Проходчики. Всем смертям назло... - [64]

Из противоположного конца коридора вынырнул Семаков, прямо в чем был в шахте, с зажженной коногонкой на каске, быстро двигался навстречу. Вслед ему выглянула банщица, хотела было остановить — по этой части комбината ходить в спецовках не разрешалось, — но только покачала головой и махнула рукой.

На вопросы проходчиков мастер безнадежно махнул рукой, грязным кулаком по-мальчишески теранул нос. Митин разозлился:

— Совсем малый говорить отвык!

Вадим нес новую спецовку под мышкой, штанина от брюк выпала, волочилась по полу, он зацепился за нее, споткнулся, аккумулятор упал из рук, гакнулся об пол.

«Там мрак…»

Кровавое пятно застелило глаза, все мышцы в теле потеряли упругость, грудь опустела и только больно давило в голове, у самых висков, Вадима непреодолимо потянуло сесть на пол, прямо здесь, посреди коридора, закрыться руками и обо всем забыть.

Подошел Борис, помог собрать вещи. Новенькая каска отсвечивала молочной белизной, Дербенев вставил в нее такой же новенький глазок, щелкнул переключателем.

— Что твой лазер! — отдал Вадиму. — Дай ключи от спецовки.

— Зачем?

— Принесу сапоги.

«И Борька все знает. Не хочет, чтобы я увидел кровь».

— Не надо, я сам. — «Увижу кровь — в шахту не пойду».

— Как хочешь, — молвил Борис.

Шахтеры разделись, повесили одежду в шкафы. Голяком прошли через баню, в помещение для спецовок. Около своего ящика раздевался только что выехавший из шахты Максим Антонов. Вадим заспешил к нему.

— Что там, Макс?

— Стук слышали.

— Из завала? — Глаза Вадима вспыхнули, он напрягся, будто в его теле выпрямилась какая-то доселе дремавшая пружина. — Сам слышал? — он тряс Максима за плечо.

— Будто тихо поскреблись… — уклончиво ответил Антонов.

— Они живы! Я знал!.. — вскрикнул Вадим и побежал к своему ящику за сапогами.

Заспешил неповоротливый Митин, Федот Изотович прыгал на тощей, волосатой ноге, никак не мог попасть в штанину другой, такой же длинной и жилистой. Вдев обе руки в рукава, Борис одним махом, через голову, накинул робу, цапнул коногонку, рывком застегнул ремень.

У Гайворонского дрожали руки, он никак не мог попасть ключом в скважину маленького висячего замка. Потеряв терпение, сдернул с пояса аккумулятор, кованым краем саданул по запору. Замок тоненько-звякнул, переломанная дужка затенькала по кафельному полу. Вадим потянул на себя содержимое шкафа, вывалился резиновый сапог, другой, как нарочно, запутался в грязной спецовке.

«Скорее! Он жив!»

Разорванная до плеча роба была мокрой. Вадим откинул ее подальше, из брюк высвободил сапог. Портянки невесть куда запропастились. Искать не хватало ни времени, ни терпения. Он сунул голые ноги в мокрые, холодные сапоги, застегиваясь на ходу, побежал к клети.

«Скорее! Витька жив!»

Вслед бегущим шахтерам что-то кричала банщица, они не слышали, влекомые единственным желанием:

«Скорее! В клеть! В шахту! Они живы!»

В середине ствола, когда клеть падала вниз, Вадим вспомнил о своей спецовке, поднял руку к свету, расставил пальцы. Следов крови на них не было. «Дурак!» — мысленно ругнул себя и тщательно вытер с ладоней породную грязь.

Теперь он не чувствовал страха, ночные кошмары забылись, в глазах мелькал облик Витьки, живой, зовущий на помощь, вместо скрежета из завала чудился слабый звук.

В рудничном дворе спецовки шахтеров рванула струя воздуха, брызнула водой. Двор был пуст. Вадим вырвался вперед, почти бежал.

Обрушенный забой штрека напоминал летку огромного растревоженного улья. С кайлами, молотками, ломами в завале кишели люди, с какой-то неутолимой яростью набрасывались на угластую породную глыбу, закрывшую, собой все сечение штрека. Вместе и вразнобой вскидывались руки, из-под стальных инструментов брызгали куски породы, мохнатыми снопами сыпались искры. Казалось, горняки обезумели в своем неистовстве, и нет более на свете силы, способной остановить их. В этой кутерьме извивающихся тел, в блеске стали, в оскале перекошенных лиц виделось что-то жутковатое, будто люди эти были обречены, и, чтобы избавиться от этой страшной обреченности, они должны сделать что-то, что заведомо выше их человеческих сил.

Парень с рассеченной щекой пытался что-то сказать своему соседу, но звук голоса покрывали вскрики шахтеров, треск отбойных молотков, злое фырканье компрессоров, вой вентиляторов. Горноспасатель — им оказался парень со шрамом — отложил молоток, метнулся к аппарату, жадно припал к загубнику с кислородом. Его молоток тут же подобрал сосед, налег всем телом, ощерив зубы.

От левой стороны валуна под напором ломов и молотков откололи увесистый кусок породы. Его с остервенелым удовлетворением выпихивали из забоя, упираясь руками, ногами, взмокшими спинами. Полутонная громадина нехотя ворочалась, оставляя в почве глубокие вмятины. Горноспасатель отложил загубник, махнул шахтерам рукой: «Хватит, оставьте породу там, где есть».

Люди отпрянули от валуна, вновь набросились на забой.

Не выдержал Гаврила Кошкарев. Бросил лом, трусцой побежал к кислородному аппарату. Из-под каски, с висков, широкими полосами сбегал пот, капал с кончика носа и подбородка, Гаврила не вытирался, пот тек на робу, оставляя на ней грязные, распухшие от пыли бороздки.