Прохладное небо осени - [3]

Инесса не сразу сообразила, что Токарев опять адресуется к ней:

– Дело в том, Инесса Михайловна, что вам придется съездить в Ленинград.

– В двадцать четвертый? – Инессе не удалось сказать это с безразличным и незаинтересованным выражением. Сама ощутила, как от радости блеснули глаза, чуть было не ожгли Токарева – будь он почувствительней. Но все-таки, похоже, уловил радость, благодарность, и лицо его едва заметно помягчело – воли себе не дал, а все же видно – не совсем каменный.

В Ленинград!.. Туда командировки редко, а Инессу ни разу не посылали, не находилось для нее там дел. А Токарев нашел даже нужным пояснить:

– Собирался сам, но, боюсь, на этой неделе не сумею выбраться. И Александр Николаевич вот заболел.

Токарев не может выбраться. Саша Кротов заболел. Над техническим заданием сидели втроем, кого ж теперь посылать? Бывает же такое везение!

– В одиннадцать часов зайдите ко мне, потолкуем. Хорошо бы выехать завтра. Оформляйте командировку.

У Инессы – куча неоконченных дел. Надо купить билет. Сбегать в парикмахерскую – не ехать же растрепой, с облупившимся маникюром. Зарплата только послезавтра, а дома последняя пятерка, в командировочные разве уложишься... Все это вмиг пролетает в мозгу, но Инесса тут же себя успокаивает: в парикмахерскую можно сегодня, после работы, билет купит утром Андрей, у него завтра лекции с десяти, денег можно попросить у Анастасии Николаевны, у нее муж полковник, дочка и зять кандидаты каких-то наук, сама она ведущий инженер, у нее деньги всегда есть, и никогда она не отказывает.

– Инночка, – говорит Анастасия Николаевна, как только за начальством закрывается дверь и следом тихо выскальзывает Лида, – привезите, пожалуйста, беленький эмалированный горшочек. Для Волика. Говорят, там их сколько угодно. Вам не трудно?

– Если они есть – отчего же трудно?

Будет ли Инесса такой же сумасшедшей бабушкой, когда придет ее срок? Трудно вообразить и представить. А наверно, не за горами. Двадцатый год дочке, каждый день можно ждать, что придет, объявит – замуж выхожу. Андрей бушует заранее: пусть сначала кончит учиться, станет на ноги, ну и всякое такое, что говорится в каждой семье, каждым отцом. Но Инесса отдает себе отчет – от этих слов мало что зависит. Тут уж как повезет – доучится или не доучится, станет на ноги или не успеет. Хотя Андрея поддерживает и Катьке старается разумное внушить.

– А мне, Инесса Михайловна, фундук в шоколаде, ладно? – просит Тоня. – Прошлый раз Гриша привозил. Гриш, ты где покупал?

– Невский, кондитерская против Марата.

– Против Марата, знаете? Еще бы Инессе не знать.

2

После работы Инесса забегает в парикмахерскую, что рядом с институтом. Мастера скучают без дела, и уже через час Инесса выходит подстриженная, причесанная, с перламутрово-блестящими ногтями. Пока молодая мастерица расчесывает и укладывает ее густые, пепельно-русые волосы, которые послушно подчиняются расческе, Инесса глядит на себя в зеркало, решая вопрос, узнают ли ее в Ленинграде друзья юности?.. Ей, правда, никто не дает ее лет; Катькины подружки всегда удивляются: у тебя такая молодая мама?.. Сорок восьмой размер бывает ей иногда даже великоват, фигура почти не изменилась – это точно. Но все-таки хочется посмотреть на себя глазами тех, кто видел ее много-много лет назад. Нет, ничего, решает Инесса. Узнать, во всяком случае, можно, – и сама себе улыбается. В двадцать лет ей казалось, что сорок – уже старость. Это писатели и киношники виноваты – раньше времени старят людей. Любовь у них – только в двадцать лет, радости – до тридцати, а потом их герои в лучшем случае живут жизнью своих детей или совершают добрые поступки в качестве сознательных пенсионеров.

На улице – свежий сухой октябрьский вечер. Деревья на Ленинградском проспекте пожелтели, покраснели, но листву держат. В такую погоду хорошо дышится, и Инесса не садится в троллейбус, чтобы поехать к своим «старикам» – отцу и тете Юзе, а идет к Ново-Песчаной пешком. Она еще утром, не зная о командировке, договорилась с Андреем, что навестит их, ну а теперь тем более надо повидаться. Не очень-то она их балует – редко выбирается. А они всегда так рады – и когда одна приезжает, и когда с Андреем, ну а уж если с Катей... Катя напоминает отцу первую жену, Инессину мать. Черными – зрачков не видно – мерцающими из-под пушистых ресниц глазами, золотистой смуглотой кожи... Инесса тоже взяла глаза от матери, но в отца уродилась белобрысой, белолицей: и в классе, и позже, в институте, девчонки завидовали столь редкому сочетанию. А Катя, откинув и отцовские и материнские гены, повторила через поколение бабушку. Ее и нарекли в честь бабушки Екатериной.

Дверь Инессе открывает соседка Мария Макаровна. Открывает не потому, что торопилась на звонок, а, видимо, проходила мимо дверей и оказалось возможным поглядеть, кто явился к Коноплевым. Мария Макаровна уже годы не разговаривает ни с отцом, ни с тетей Юзей и распространяет это свое отношение на тех, кто к ним приходит. Причин не разговаривать с любыми соседями всегда может найтись великое множество, а не разговаривать с такими соседями, как Михаил Степанович и его жена Юзефа Ивановна, причин у Марии Макаровны более чем достаточно.