Прогулочки на чужом горбу - [31]

У меня, никому не известной художницы, уроженки Среднего Запада, выросшей в семье, где не было ни скандалов, ни знаменитостей, есть и благодарные дети, и любящий муж, и деньги на счету в банке. Я просыпаюсь каждое утро, чувствуя себя счастливой, готовлю себе кофе в своей уютной, нарядной кухоньке и пью его, листая «Таймс» в гостиной, стараясь не обращать внимания на ее холодное серое однообразие.

А в это самое время на другом конце города одинокая бездетная авантюристка, сидящая сейчас рядом со мной, помешивает свой растворимый кофе в треснувшей кружке и лихорадочно соображает, как бы пробудить к жизни свои былые чары и заарканить мужчину, который живет этажом выше и вполне может оказаться еще большим неудачником, чем она сама.

И хотя Джой постоянно твердит, что Скотт, с его лицом Грегори Пека и независимым умом, кажется, «Бог мой, просто настоящим аристократом», я давно уже поняла, что личность он в сущности сомнительная.

Он родился в штате Миссисипи, вышел из низших слоев среднего класса и, покинув родимый дом, устроил свою жизнь совсем неплохо. Нужно было обладать не меньшей, если не большей, чем у Джой, смекалкой, чтобы добиться руки величественной Маризы. И совершенно неудивительно, что эта северная царица вышвырнула этого типа, весьма напоминающего фолкнеровского Сноп-са (хотя тут ситуация обратная), когда дети подросли. (Я давно поняла, что его версия о том, что решение о разводе было принято с «обоюдного» согласия — чистейшая ложь. Какой мужчина будет писать две тысячи страниц о женщине, которую сам бросил?) Удивляет другое — что целых двадцать шесть лет его терпели в этом доме с огромным количеством слуг и зеленых газонов. Может быть, наконец Джой нашла себе достойного соперника?

Хотя с моей стороны это только догадки, поскольку до сих пор я его еще ни разу не видела. А очень хотелось бы. Может статься, он обронит случайно какое-нибудь замечание, подтверждающее мои предположения. Однако Джой не торопится знакомить нас — вот если бы и Кеннет присутствовал при этом. Но этот вариант пока что не устраивает меня.

Мы обе без слов понимаем, что я не потерплю ее присутствия в одной комнате со своим мужем. (Именно страх, что они с Кеннетом могут случайно встретиться.

вынуждал меня так долго тянуть с приглашением.) Постоянные ее предложения «встретиться как-нибудь вчетвером» и назойливые намеки на знакомство ее Скотта Арнольда с влиятельными деловыми людьми, ищущими архитектора для строительства торговых центров, сулящих многомиллионную прибыль, наталкивались на глухую стену молчания.

Сознаюсь, что препятствие ее встрече с Кеннетом с моей стороны является своего рода местью. Лишая ее доверия, то есть того самого материала, с помощью которого ей удается дурачить других, я причиняю ей страдания, по меньшей мере — вызываю в ней раздражение. При этом я даже чувствую себя слегка виноватой, словно богачка, которая не дает корку хлеба нищему. Виноватой, но не слишком. Пусть поголодает. Или поищет себе другую кормушку — другую дуру, которой можно наврать с три короба. Только вряд ли она ее найдет. На этот счет есть у меня кое-какие сомнения.

Сдается мне, что ее Шервудские владения поредели. К концу восьмидесятых в них поубавилось и кущ, в которых можно спрятаться, и путников. Эпоха, внутри которой Джой так легко удавалось заниматься разбойничьим ремеслом, наконец настигла ее. Теперь она уже не обгоняет ее, она застряла посреди своего времени, по сути такого же бессердечного, как она сама. А за душой у нашей Джой — кроме восьми фунтов лишнего веса, увядающей славы и пустых надежд — нет ничего.

Я же, которой ничего не нужно — имею все, о чем только может мечтать женщина. Мои страдания позади. Я живу в покое и довольстве.

Неужели и я стала бессердечной?

А хоть бы и так. Может, это не слишком благородно, но я и не строю из себя святую, не пытаюсь себя выгородить. Я пишу обо всем этом потому, что хочу разобраться в происходящем. В том, что творится в моей душе. И в наших жизнях.

— Не понимаю, почему Скотт не может устроиться на работу, — жалуется Джой, отворачиваясь от окна и садясь на черный диван. Эта проблема сейчас целиком завладела ее вниманием, поэтому ее гладкие белые руки находятся в состоянии покоя.

— Всю эту неделю он звонил и встречался с разными людьми. Кстати, я последовала твоему совету, велела ему посвятить время, пока Франни будет читать его книгу, интенсивному поиску работы. Но я чувствую, что от всей этой беготни и телефонных звонков нет никакого толка.

— Держу пари: он впервые по-настоящему занялся этим делом.

— Да нет, он давно уже ищет. Показывал мне несколько писем, написанных им в разные фирмы и работодателям.

— Ты уверена, что он сказал тебе правду о причине своего увольнения?

— Его не уволили, он вынужден был уйти, когда их фирма была поглощена другой. Это правда. Я сама читала в газетах об этой сваре.

— А может, он не слишком старается? Хочет заниматься одной литературой и тайком от тебя продолжать жить на проценты от своих сбережений?

— Надеюсь, что нет. Ради него самого, не ради меня. — Она закидывает ногу за ногу и поджимает губы на манер взрослого, озабоченного поведением ребенка. — Не знаю, может, я что-то проглядела в нем…