Прогулки с Евгением Онегиным - [161]
«Евгений Онегин», при всей его кажущейся простоте, – самое сложное произведение в русской литературе. А может быть – и в мировой. Ведь того, что проделал с романом Пушкин, похоже, не делал никто ни до, ни после: он публикацией романа отдельными главами организовал игру, в которой убедил принять участие и Баратынского. Как показал Барков, «издатель» публикует главы «пишущегося Евгением Онегиным романа», Баратынский пародирует Онегина («цепляя» каждую главу) в своих произведениях, Онегин отвечает ему в последующих главах, пародируя Баратынского, и т. д. При этом Пушкин, постоянно поддерживая «антиБаратынскую» направленность романа, в жизни всеми средствами демонстрировал свою с Баратынским дружбу – вплоть до организации наглядных акций вроде совместной публикации (под одной обложкой) своей поэмы «Граф Нулин» и поэмы Баратынского «Бал».
Так наглядно показывая свое доброжелательное отношение к Баратынскому, Пушкин предлагал читателям задуматься о смысле «антиБаратынских» выпадов в романе – да и не только антиБаратынских: по существу нападкам в романе подверглось пушкинское литературное окружение, поскольку в нем есть выпады и против Вяземского, и против Дельвига. И если до сих пор мы не разобрались не только в эпиграмматической направленности «Евгения Онегина», но и в его структуре, то есть в пушкинском замысле, – в этом вины Пушкина нет: он сделал все необходимое, чтобы мы этот замысел разглядели.
Барков показал, что для внимательного читателя в тексте романа были подсказки и кроме вышеприведенных, каждая публикация отдельных глав сопровождалась еще и подсказками в предисловиях, в полиграфическом оформлении или в примечаниях. И все же наше сегодняшнее восприятие «Евгения Онегина» свидетельствует, что до истинного замысла не только при жизни Пушкина, но и впоследствии добрались единицы. Нетрудно представить, с каким недоумением читалась пушкинским окружением Первая глава романа; так или иначе, но Пушкин вынужден был с друзьями объясниться. А как отнеслась к роману литературная критика?
Пока печатались первые главы, Пушкина хвалили – главным образом, в ожидании следующих глав. Причем хвалили, не понимая ни замысла, ни роли необычных литературных приемов, использованных им в «Онегине» (и Белинский не был исключением, хотя интуитивно и добрался до некоторых верных оценок – например, справедливо отметив «эмбриональность» образа Татьяны Лариной). Но с годами, по мере выхода отдельных глав и новых поэм Пушкина, в которых он широко использовал прием передачи роли повествователя одному из действующих персонажей или лицу «за кадром», тональность литературно-критического хора постепенно стала меняться в сторону разочарования и убежденности, что Пушкин исписался. Постепенно сошли со сцены те, кто понимал истинные замыслы Пушкина, трактовка романа в его прямом прочтении уже при его жизни и не без его прямого мистификационного участия утвердилась. Крайняя степень раздражения литературной критики и ее негативного отношения к роману была уже после смерти Пушкина выражена в известной статье Д. И. Писарева, который прочитал «Онегина» «с той точки», с какой его впоследствии читали и практически все читатели вплоть до нашего времени.
Любопытно, что Писаревская оценка «Онегина» нашей пушкинистикой фактически замолчана – и понятно, почему. На упреки Писарева в адрес пушкинского романа возразить практически невозможно – ведь разбор он строит как раз с той самой «точки», с какой на роман смотрят и наши пушкинисты, и с этой «точки» роман критиком буквально разгромлен. Но ему и в голову не приходило задаться вопросом о фигуре повествователя, как это до сих пор не приходит в голову читателям и пушкинистам, и на самом деле он громил роман, «написанный Евгением Онегиным», тем самым проявляя замысел Пушкина. Я сознательно не привожу цитат из писаревской статьи о романе: предлагаю заинтересовавшимся разыскать ее в Интернете (например, по адресу http://az.lib.ru/p/pisarew_d/text_0310.shtml) и прочесть – вы получите редкостное наслаждение, читая ее и зная, что сегодня вы вправе сказать Писареву словами Пушкина из его письма к А. А. Бестужеву: твоя статья «очень умна, но все-таки ты не прав, все-таки ты смотришь на» Пушкина «не с той точки».
Завершая это послесловие к книге АН.Баркова, следует сказать, что мы оказываемся в непростой читательской и литературоведческой ситуации. Попытаемся представить отношение читателя, которому она попадет в руки и который решится на ее прочтение, к тому, что он в ней увидит. Предвижу четыре типа реакции.
Первая из них – неприятие позиции Баркова либо по причине невозможности осилить ее филологический аспект и разобраться в теории мениппеи, либо по причине нежелания отказываться от общепринятых представлений о романе и его героях, которые у этого читателя невольно стали частью его мировоззрения и жизни. Что ж, к такому читателю можно отнестись с пониманием. Пушкин всечеловечен, и «Евгений Онегин» написан так, что дает возможность и такого отношения, чему подтверждение – почти двухсотлетнее существование общепринятой точки зрения на роман. Единственное, что такому читателю придется с этого времени учитывать, – что существует и другая точка зрения, нежели исповедуемая им, и отныне отрицать ее существование он не сможет. Такое отношение, может быть, и не очень комфортно, зато может быть поддержано большим количеством окружающих, что и примиряет их со сложившимся положением.
