Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима - [20]

«По виду она напоминает обычную воду. Полагаю, что подобный субстрат может образовываться в темном и сыром склепе в результате обычной конденсации влаги;

периодическое скопление народа, изменения температуры, открытие (или, наоборот, закрытие) окон— все это факторы, которые способны объяснить различие в количестве выделяемой жидкости…»

Как бы то ни было, а жители Амальфи свято веруют, что подобным образом святой демонстрирует свою заинтересованность в благоденствии города.

— Когда манна приходит, год бывать хороший, — пояснил мой гид. — Нет манны — нет удачи…

Что касается шотландского Сент-Эндрюса, то к стыду своему должен признаться, что его обитатели сегодня гораздо больше интересуются гольфом, нежели святыми реликвиями. Точно так же можно попенять и россиянам, которые формально числят святого Андрея в числе своих покровителей, но фактически и не вспоминают о нем.

В отличие от них, жители Амальфи придают очень большое значение погребенному в их городе святому.

По сути, вся духовная жизнь горожан концентрируется вокруг собора Святого Андрея, и все, что происходит в Амальфи — хорошее ли плохое — приписывается воле апостола.

— Я всегда молюсь Сан-Андреа, — признался мой молодой экскурсовод. — Я обнаружить, что он быстрее откликается на молитвы, чем Пресвятая Дева.

— С чего бы это? — заинтересовался я.

Парень охотно изложил мне свою теорию, согласно которой получалось, что мольбы жителей Амальфи сразу же достигают ушей святого Андрея, их личного покровителя. В то время как Дева Мария обычно занята остальным человечеством и не всегда находит время снизойти к молитвам амальфитян.

— Мы убедиться в этом прошлый год, — продолжал юноша, — когда в Амальфи быть наводнение.

Очень сильный дождь быть. Вода текла с холмов… много воды. Мы молиться Богу, но дождь не переставать!

Тогда мы молиться Деве, но это тоже не помогать. Наконец мы приходить сюда и просить Сан-Андреа, чтобы дождь кончился. И он сразу остановился, наводнение кончился!

Он снова опустился на колени и истово перекрестился.

— Поэтому я всегда приходить к Сан-Андреа, — прошептал он.

Его отношения со святым отдавали таким практицизмом, что я невольно подумал: уж наверняка большинство шотландцев поняли бы и одобрили этого делового юношу.

Мы тихо покинули темную крипту с костями святого, который подарил свое имя Шотландии и внес лепту в формирование «Юнион Джека». Я было попытался довести наши национальные коллизии до юного итальянского гида, преданного почитателя святого Андрея, но вскоре махнул рукой на эту затею. Трудно рассказывать о личной унии шотландского короля человеку, который никогда не слышал о Шотландии.

Голубой остров

Когда я жил на Капри, с моего балкона открывался замечательный вид: зеленые виноградники сбегали по склону холма и упирались прямо в лазурно-голубое море, а вдалеке, почти у самой кромки горизонта, виднелся остров Сицилия.

После наступления ночи небо и море сливались в едином темно-синем цвете. Трудно было разобрать, где кончается море и начинается звездное небо, поскольку у моря имелись собственные звезды. Они сияли на многие мили окрест, отражаясь в спокойной, почти стоячей морской воде. Впрочем, если приглядеться, можно было заметить, что крошечные светящиеся огоньки медленно перемещаются и складываются в неведомые созвездия. Мне объяснили, что это горят лампы на рыбачьих лодках, которые каждую ночь выходят на промысел в море.

Я загорелся желанием тоже побывать на ночной рыбалке, и один из местных рыбаков, старый Сальваторе, согласился взять меня с собой. Итак, вечером я обрядился в особые рыбацкие штаны и пару легких туфель на веревочной подошве. Экипированный таким образом я заявился на набережную Марина-Гранде, где меня уже дожидался Сальваторе со своей лодкой. Солнце к тому моменту успело сесть, но небо еще не утратило характерного розового цвета.

Море было абсолютно спокойным, будто сделанным из плотного синего стекла. На востоке вырисовывался темный контур Везувия — зловещая громада, над вершиной которой курился зеленовато-желтый дымок. Слева вдалеке сверкал иллюминацией Неаполь: цепочка мерцающих огней протянулась вдоль побережья, словно драгоценное ожерелье на шее ночи.

А вокруг нас на многие мили были разбросаны такие же лодки, как наша, — рыбачий флот Капри медленно дрейфовал по Тирренскому морю в поисках ночного улова. Я порадовался тихой погоде, ибо хрупкие эти суденышки способны плавать лишь при полном штиле. В плохую погоду они не выходят в море.

Старому Сальваторе около семидесяти, однако он умудрился сохранить фигуру восемнадцатилетнего юноши. Пока мы гребли от берега, он поведал мне, что является отцом четырнадцати детей.

— Десять хорошо, — сообщил он на своем ломаном английском, — а четыре нет, не хорошо.

— Сочувствую, — откликнулся я, не зная, что еще сказать (перед глазами у меня встало малоприятное видение ленивых и неблагодарных сыновей).

— Не хорошо, — печально повторил Сальваторе. — Четыре мертвые, а десять живые и — хорошо!

Меня всегда интересовало, каким чудом эти темные, полуграмотные люди ухитрялись создавать такие большие и сплоченные семьи. Трое сыновей, рассказал Сальваторе, живут в Америке, а один в Париже.