— Да.
— Но вода под ним течет такая же, как и под всеми другими. Ну, теперь он успокоился, бедняга. Мне кажется, он всегда этого хотел. Единственные спокойные минуты в его жизни были, когда у него игла торчала в вене, а самое приятное в героине, если не считать кайфа, — то, что это тоже как смерть. Только временная. Вот что в нем лучше всего. Или, возможно, опаснее всего — это как посмотреть.
* * *
Через день-два я собирался ложиться спать, когда зазвонил телефон. Это был Мик.
— Что-то ты рано, — сказал я.
— Разве?
— Там у тебя что-то около шести утра. А здесь час ночи.
— Точно, — сказал он. — А то у меня как раз будильник остановился, я и позвонил, чтобы ты мне сказал, который час.
— Похоже, сейчас самое время для международных переговоров, — сказал я. — Потому что слышно тебя прекрасно.
— Хорошо слышно, да?
— Как будто ты в соседней комнате.
— А какого хрена меня было бы плохо слышно, — сказал он, — если я сижу в «Грогане»? Розенстайн уладил все мои дела. Самолет опоздал, а то бы я был здесь уже несколько часов назад.
— Я рад, что ты вернулся.
— Не больше, чем я. Там отличная страна, только жить в ней невозможно. А как у тебя дела? Берк говорит, ты в бар почти совсем не заглядываешь.
— Да, почти.
— Так почему бы тебе не заглянуть сейчас?
— А в самом деле, почему бы и нет?
— Молодец, — сказал он. — Я поставлю для тебя целый кофейник кофе и открою бутылку «Джемсона». У меня есть что порассказать.
— У меня тоже кое-что есть.
— Ну, значит, посидим как следует, да? А утром пойдем на мессу мясников.
— Очень может быть, — сказал я. — Вот возьмем и пойдем.
