Прогулка на пароходе - [9]

— Кто, кто, вы изволили сказать? спросилъ лысый джентльменъ, чрезвычайно заинтересованный.

— Рамъ…. Рамъ-Хударъ….

— О! сказалъ старый джентльменъ: — будьте такъ добры, извините меня; признаюсь вамъ откровенно, мнѣ никогда не случалось слышать подобнаго названія; но, сдѣлайте милость, продолжайте.

— …. вскочилъ на ноги и выхватилъ пистолетъ. «Гэлвсъ», сказалъ онъ, «душа моя», — онъ всегда звалъ меня «душа моя», — «Гэлвсъ», оказалъ онъ, «слышишь ли ты этотъ тамъ-тамъ?» «Слышу», отвѣчалъ я. Блѣдное до этого лицо его приняло самое страшное выраженіе; черты лица его исказились и весь онъ дрожалъ отъ сильнаго внутренняго волненія. «Видишь ли ты этотъ гумъ-гумъ?» спросилъ онъ. «Нѣтъ», сказалъ я, пристально вглядываясь вдаль. «Ты не видишь?» спросилъ онъ. «Клянусь честью, не вижу», отвѣчалъ я, «и, что еще болѣе, я вовсе не знаю, что такое гумъ-гумъ», сказалъ я, признаюсь, въ это время я такъ и думалъ, что онъ тутъ же и повалится. Онъ отвелъ меня въ сторону и съ выраженіемъ сильнаго безпокойства, котораго я никогда не забуду, едва внятнымъ шопотомъ сказалъ мнѣ….

— Обѣдъ на столѣ, сударыни! прервала жена буфетчика.

— Позвольте, сударыня, сказалъ капитанъ и, въ то же время прилагая дѣло къ слову, повелъ миссъ Джулію Бриггсъ въ каюту съ такой непринужденностью, какъ будто разсказъ его совершенно былъ оконченъ.

— Какое необыкновенное обстоятельство! воскликнулъ тотъ же самый старый джентльменъ, не переставая соблюдать величайшее вниманіе.

— Какой удивительный путешественникъ! сказали молодыя лэди.

— Какое замѣчательное названіе! воскликнулъ джентльменъ, нѣсколько сконфуженный хладнокровнымъ окончаніемъ дѣла.

— Мнѣ очень бы хотѣлось, чтобы онъ кончилъ свой разсказъ, сказала старая лэди. — Чрезвычайно было бы интересно узнать, что такое гумъ-гумъ.

— Клянусь Юпитеромъ! воскликнулъ Гарди, теряясь до этого времени въ безпредѣльномъ изумленіи. — Не знаю, что это такое въ Индіи, но въ Англіи гумъ-гумъ, мнѣ кажется, есть тоже самое, что и гумбугъ [2].

— Какое непросвѣщеніе! какая зависть! сказалъ почти каждый, спускаясь въ каюту, съ полной вѣрой въ изумительныя приключенія капитана Гэлвса.

Гэлвсъ оставался на весь день единственнымъ львомъ отборнаго общества. Впрочемъ, удивляться нечему: безразсудство, дерзость и вообще все чудесное часто служитъ лучшими проводниками въ общесгво.

Въ это время общество уже достигло опредѣленной для прогулки цѣли и готовилось возвращаться во свояси. Вѣтеръ, дувшій имъ попутно въ теченіе цѣлаго дня у сдѣлался при поворотѣ совершенно противнымъ; небо постепенно застилалось тучами; небо, вода и берегъ приняли мрачный, тяжелый, свинцовый цвѣтъ. Послѣдніе полчаса дождь только накрапывалъ, а теперь онъ начиналъ лить. Вѣтеръ крѣпчалъ очень быстро, а рулевой весьма утвердительно выражалъ свое мнѣніе, что скоро будетъ шквалъ. По временамъ легкое движеніе парохода, казалось, предваряло, что это движеніе будетъ посильнѣе и дойдетъ даже до крайне непріятнаго, если только вѣтеръ усилится. Каждый кусокъ дерева на пароходѣ начиналъ скрипѣть, какъ будто пароходъ нагруженъ былъ платяными корзинами. Морская болѣзнь, или такъ называемая качка, имѣетъ нѣкоторое сходство съ вѣрою въ появленіе призраковъ: почти всѣ болѣе или менѣе имѣютъ убѣжденіе, но весьма немногіе рѣшаются признаться въ томъ. Точно такъ и при этомъ случаѣ большая часть общества старалась выразить на лицѣ своемъ совершенное счастіе, между тѣмъ какъ въ душѣ ихъ происходило совершенно противное.

— Неужели идетъ дождь? спросилъ вышеупоминутый джентльменъ, когда всѣ расположились за столъ, претерпѣвъ при этомъ всѣвозможныя стѣсненія.

— Кажется, идетъ, но, вѣроятно, маленькій, отвѣчалъ мистеръ Перси Ноаксъ, разговоръ котораго едва былъ слышенъ, вслѣдствіе того, что дождевыя капли сильно стучали въ палубу.

— Неужели свѣжѣетъ вѣтеръ? спросилъ кто-то другой.

— Нѣтъ, не думаю, отвѣчалъ Гарди, чистосердечно желая убѣдить себя въ противномъ, потому что сидѣлъ подлѣ самой двери, и вѣтеръ едва не сдувалъ его съ мѣста.

— Не безпокойтесь: скоро совершенно будетъ ясно! сказалъ мистеръ Перси Ноаксь самымъ веселымъ голосомъ.

— О, конечно! въ одинъ голосъ воскликнулъ весь комитетъ.

— Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія! провозгласили остальные члены общества, которыхъ все вниманіе обращено было теперь на весьма серьёзное занятіе: ѣсть, рѣзать, пить вино и прочее.

Неровное дѣйствіе машины становилось очень замѣтно. Огромная часть холодной баранины, поставленная въ одномъ концѣ стола, трепетала какъ бланманже; прекрасный филей трепеталъ; нѣсколько языковъ, разложенныхъ на блюда несоразмерной съ ними величины, производили изумительныя эволюціи, бросаясь изъ стороны въ сторону, или съ одного конца на другой, подобно мухѣ въ опрокинутомъ стаканѣ. Нѣжное пирожное тряслось до такой степени, что невозможно было подавать его гостямъ, и прислуга съ отчаяніемъ отказалась отъ этой попытки. Столъ дрожалъ и колебался какъ лихорадочный пульсъ; казалось даже, что ноги его слегка сводило судорогами…. Короче сказать, все рѣшительно тряслось, качалось, колебалось, скрипѣло и брянчало. Казалось, что палубные бимсы только затѣмъ и были сдѣланы, чтобъ производить головокруженіе, слѣдствіе чего во многихъ пожилыхъ джентльменахъ обнаружилась угрюмость. Едва только буфетчикъ подниметъ каминный приборъ, какъ онъ снова повалится; и чѣмъ спокойнѣе старалась лэди и джентльмены помѣститься на стульямъ, тѣмъ сильнѣе стулья старались, по видимому, ускользать изъ подъ нихъ. Пронеслось нѣсколько зловѣщихъ требованій на маленькую рюмку водки; лица всего общества постепенно подвергались самымъ чрезвычайнымъ измѣненіямъ, а одинъ изъ джентльменовъ внезапно выскочилъ изъ за стола, безъ всякой уважительной на то причины, и бросился наверхъ съ невѣроятной быстротой, къ величайшему вреду самому себѣ и буфетчику, который въ тотъ же самый моментъ спускался съ лѣстницы.