Программист Сталина - [22]

* * *

Никита Рожков.

Заряженный от 127-вольтовой розетки в кабинете Поташника ноут стоит на столике с торшерчиком в мягком 2-местном купе вагона поезда, уже час как везущего меня в столицу необъятной страны, где так вольно дышит человек.

На мне – какая-то местная рубашка, брюки и позорные, иного слова не подберу, чуть ли не шлёпанцы. Почему кэп потребовал, чтобы я переоделся, у меня не возникло вопросов – слишком выбиваюсь своим видом из общего унылого однообразия и привлекаю много внимания. Претензии были к качеству исполнения его замысла. Вызванный кэпом какой-то то ли кастелянш, то ли кладовщик, то ли завхоз НКВД-шный, приволок кучку шмотья.

Прогнал мысль, что всё – снятое с задержанных. Ничего не знаю, только догадки, даже думать об этом не хочу. Кое-как натянул на себя самое большое. Смотрюсь по-дурацки. Но кэп был категоричен, когда я попытался свернуть на тему – может, лучше я в своём? Сказал, как отрезал – нет. И стал вызванивать уже билеты в столицу, говоря про какую-то бронь.

Всё у них тут бронь и прочие спецраспределители… ароматом эпохи воняет всё сильнее и гуще. В общем, оделся, как велено, сунул свои бейсболку, футболку, шорты и легкие летние туфли в один из пакетов, слегка защитив ими экран моника и был готов.

Так прошёл час, пока кэп, уверен стопудово, вызванивал Ма-а-ськву, а меня, под надзором двух его подчинённых сводили поесть. Приличный рассольник и пюреха с котлетками. Запил компотом из сухофруктов. Типичный набор советского общепита, ха, что я не знаю что ли, до наших времён кое-где сохранился. Затем меня повезли на вокзал. И далее всё вершилось в окружении, помимо кэпа, ещё четырёх суровых, не знающих сомнений и прочих атавизмов старого мира, ребят совсем не штатского вида. Вот только, думается мне, выглядели мы все в комплексе, по-дурацки. Уж слишком мой облик по-прежнему выпадал из общего ряда. Едва натянутая одежда с чужого плеча (противное, замечу, чувство), слишком чужеродно выглядевшая здесь ноутбучная сумка с драгоценными агрегатом. Два пакета с десктопом, скрепя сердце, доверил то ли охране, то ли конвою, предупредив их об осторожности.

По пути на вокзал, между прочим, узнал, что привычный мне «Компрос» носит название Проспект им. Сталина. Про себя хмыкнул. Уж тут-то я догадываюсь, примерно в какое время он стал Комсомольским. Разумеется, не стал этим делиться с сидевшим рядом со мной в автомобиле кэпом.

Когда приехали из УНКВД на железнодорожный вокзал, опознал главное здание его сразу. Но был удивлён видом. Общим с современным мне были только огромные лестницы, ведущие к нему. Похоже, в какой-то промежуток времени между 1940 и 2018 он был конкретно так перестроен.

* * *

И.о. и сейчас сидит напротив меня и мы мило общаемся с ним.

Ох уж, эти пресловутые разговоры «за жизнь» с попутчиками… И то, что собеседник, обладающий немалой властью здесь, и, скажем так, сопровождаемый, весьма разнесены по местам в жизни и временам рождения, ничего не меняет в известном раскладе общения под стук колёс. Соседние купе заняты ещё 4-я НКВД-истами. Каждый мой шаг наподобие сходить отлить, проходит под их контролем. Наверное, Поташник, понимает, что я и сам не рвусь никуда, но так положено?

Изначально мы кратко поговорили после того, как он спровадил прочь «Михалыча», но там я отделался парой намёков и недомолвок. Кстати, второй раз уже ситуация повторяется. После и его Берия также погонит прочь, думаю. Но сейчас всё пошло на второй круг. Видимо, до Москвы я таки слегка утолю словами о будущем его любопытство. Всё-таки, человек существо социальное, и даже мне есть о чём поговорить с «цепным псом кровавого режима», явно во все уши внимающему открывающимся страницам прекрасного и дивного мира за гранью не наступившего. Как я понимаю его! Мне тоже хотелось бы узнать, как там, в XXII веке. И XXX-м? И слетать на курортные планеты у других звёзд… хорошие мечты… мы все рано родились, увы…:-(

Но что мне не нравится… чем выше по занимаемому в советском обществе рожа, тем дольше её приходится убеждать. По идее, так и должно быть, но как это утомительно. Хотелось бы большего доверия, но, видимо это невозможно. Пусть будет как тренировка перед общением с местными хозяевами жизни.

Он явно должен был говорить обо мне с Москвой. Как и в каком духе он преподнёс сведения обо мне всесильному Берии? Мысль появляется и я тут же интересуюсь у кэпа.

— Вы разговаривали обо мне с наркомом? Как вам удалось убедить товарища Берию без предъявления моих доказательств? Могу я узнать, насколько он поверил вам?

Видимо, ему нелегко принять столь «наглое»(?) и самоуверенное поведение. Офигеть – то ли сопровождаемый, то ли мягко конвоируемый, задает подобные, категорически неуместные в похожей ситуации даже в будущем, не говоря о «теперешних временах» (-78 годков!) вопросы.

Он кивает. Видимо, необычность ситуации и уникальность моей персоны создают некий защитный барьер. Эфемерный, но пока действующий.

— Товарищ народный комиссар поверил, когда я упомянул об вашем устройстве. Но вам предстоит его предъявить. И тогда вы не обойдётесь намёками… Вам придётся рассказать всё, что вы знаете. Надеюсь, вам это ясно.