Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами - [27]

— Стоит им войти в реку, Бурдон, и они не станут разбивать лагерь, раз им подвернется вигвам; а когда они сюда доберутся, что им помешает напасть на наш след?

— Ночь, и только ночь. А к рассвету они сами так наследят, что ничего не заметят. К счастью, мы все обуты в мокасины — сейчас это великое преимущество. Но дорога каждая минута, пора браться за дело. Пусть женщины возьмут кровати и постели, а мы с тобой понесем вон тот сундук. Ну, взяли — пошли!

Гершом уже подпал под влияние своего товарища и беспрекословно повиновался, хотя были у него некоторые возражения, каковые он и высказал, пока они выносили вещи. Имущество Склада Виски постепенно уменьшалось в количестве и теряло ценность в течение последних трех лет и теперь практически ничего не стоило. Однако у него оставалось еще два сундука — большой и поменьше. В последнем хранилось все, что осталось от расточаемого имущества семьи на долю Марджери, первый же содержал общий гардероб мужа и жены да несколько предметов, считавшихся ценными. Среди прочего там было полдюжины очень легких серебряных чайных ложечек, доставшихся Гершому при разделе фамильного серебра. Вторая половина дюжины была тщательно завернута в бумагу и спрятана в тайнике сундучка Марджери, как принадлежащая ей часть указанного имущества. Американцы, как правило, не обременены фамильным серебром, хотя время от времени встречаются и очевидные исключения; люди скромного достатка редко вкладывают свои сбережения в драгоценности, хотя обычно одеваются в костюмы, которые им явно не по карману. Для сравнения, европейские женщины того же класса и положения часто владеют маленьким состоянием в виде массивных золотых украшений, а одеваются неприглядно, как диктует им убогий вкус, в бесформенные нижние юбки и платья из грубых тканей.

С другой стороны, замужняя американка, у которой нет набора — а именно полдюжины — серебряных чайных ложечек, являет собой пример крайней бедности и, по сути дела, не может претендовать даже на звание хозяйки дома. Заботами бережливой матушки и Гершом, и его сестра были обеспечены упомянутой полудюжиной; и их хранили скорее как священные реликвии минувших лучших дней, чем как нужные в хозяйстве предметы. Вообще хозяйственные принадлежности Уорингов были немногочисленны скорее из-за постоянных переездов, чем из-за бедности.

Две простые кленовые кровати были разобраны и вынесены, а с ними и постели и постельное белье. Бьющейся посуды почти не было, ее заменяла оловянная да жестяная; стул же был только один, да и тот оказался креслом-качалкой — изобретением Новой Англии, мало-помалу наводнившим всю страну, наперекор насмешкам, муштре школ-пансионатов, едким замечаниям пожилых дам старой школы, фырканью сиделок — короче говоря, всему, что диктует освященный веками свод правил благопристойности; в конце концов этот предмет домашнего комфорта не только прочно завоевал буквально каждый дом в Америке, но и многие дома в Европе!

Всего около двадцати минут понадобилось на то, чтобы вынести из хижины все до мелочей, которые могли бы выдать индейцам присутствие белого человека. Мебель отнесли на достаточное расстояние, где ее обнаружить можно было только после тщательных поисков; при этом старались не проторить тропинку, которая привела бы дикарей к этой временной кладовой. Она представляла собой просто густой кустарник, куда был проделан тесный, но удобный лаз, с той стороны, куда индейцы вряд ли стали бы заглядывать. Покончив с делами, все четверо пошли на свою наблюдательную вышку — поглядеть, насколько приблизились индейские каноэ. Оказалось, что они примерно в миле от хижины и, подгоняемые ветром и попутными волнами, а также ударами весел, которых было ровно столько, сколько живых душ в каждой лодке, несутся к берегу. Через десять минут они наверняка окажутся возле песчаной отмели в устье, а еще через пять — уже в самой реке. Следовало немедленно решить, где скрыться, пока дикари обоснуются здесь на стоянку. Долли, как и следовало ожидать от хозяйки дома, хотела бы остаться поближе к своему имуществу, да и прелестная Марджери тоже склонялась к тому же, руководимая извечным женским инстинктом. Но мужчины единогласно высказались против. Было бы слишком рискованно подвергать все и всех опасности быть обнаруженными в одном месте; поэтому было принято предложение бортника, которое он не замедлил изложить.

Как вы помните, Бурдон перевел каноэ в заросли дикого риса и достаточно надежно спрятал их у берега. Оба каноэ, в сложившихся обстоятельствах, могли послужить прекрасным временным убежищем, во многих отношениях более безопасным, чем любое другое убежище на суше. Они не протекали; раскинув меха, в которых у Бодена недостатка не было, можно устроить удобные постели для женщин, а от холодного ночного воздуха и росы их защитит ковер, перекинутый через планширnote 52. К тому же в каждом каноэ были вещи, которые могли понадобиться, а в каноэ бортника хранился солидный запас еды и разные предметы первой необходимости для людей в подобном положении. Но самое бесспорное преимущество каноэ, по мнению Бурдона, было в том, что они могли послужить не только жильем, но и средством для поспешного бегства. Он не льстил себя надеждой, что бдительность индейцев будет обманута надолго и что они не расшифруют множество следов, оставленных в спешке беглецами; он предвидел, что с рассветом может возникнуть необходимость спасаться, украдкой покинув ночное укрытие. Он надеялся и даже был уверен, что при соблюдении достаточных мер предосторожности можно будет уйти под прикрытием зарослей риса. Обе лодки он заранее разместил с таким расчетом, чтобы их не было видно со стороны хижины, да и вообще с любого места, куда могли забраться индейцы. Бурдон быстро изложил все эти соображения своим спутникам, и они все вместе поспешили туда, где стояли каноэ.