Профиль невидимки - [30]

- У нас все проверялось на заводе, сколько полагается, - с металлической ясностью в глазах объявляет Клейменов.

- А разве известно, сколько именно раз полагается? - тихо спрашивает Александр Иванович, поправляя очки.

Клейменов, не скрывая обиженного вида, берет датчик с подставки, снимает футляр и тут же при всех принимается проверять подвес, качание якоря… Чтобы эти электрики больше не смели сомневаться.

- Начнем по порядку, - обращается Александр Иванович к своим сотрудникам.

И они также начали проверять.

Как ни тщательно был отлажен заново датчик со всей его тонкочувствительной механикой, как ни придирчиво было просмотрено каждое звено электронного макета, а грязь на экране осциллографа все же продолжала появляться. Изумрудная змейка стала как будто ровнее, но тем более резко выпирали теперь отдельные пики и зубцы. То вдруг повиснут под полоской какие-то клочья или лохмотья.

- Борода! - с досадой повторял Марк и записывал форму искажения в лабораторный журнал.

Словно какие-то судороги поражали электрическую картину. Внезапный налет возмущения - и на экране уже виснет эта самая «борода». Александр Иванович внимательно рассматривал записи день за днем. Иногда записи, составленные даже по часам.

- Наводки! - сказал он, покачивая головой.

Несомненно, это были наводки.

Такого слова вы не встретите в словаре. Зато оно хорошо знакомо во всех лабораториях, где занимаются тонкой электрикой. Тревожное слово, которое означает и вредные влияния, и помехи, наведенные со стороны, словом - почти наваждение. Наводки! Они настигают чувствительную электрическую схему неожиданно, бьют по ней без разбору.

Включили поблизости мотор - наводка. Ударил где-то разряд - наводка. Волна радио пронеслась по комнате - наводка… Многое из этого можно предусмотреть, и, монтируя на панелях, они заранее уже принимали меры против всяких искажений. Но, видно, пробивалось еще что-то такое, что было уж совсем сверх ожиданий. Нежданно-негаданно. Уж очень чувствительная система.

- Проверьте вольтметром, - сухо говорит Бояров.

А сам, уткнувшись за столом в карточки, размышляет пером, как же укрыться от неожиданных наводок.

Марк пристраивает вольтметр к выходу ламп. Мила пристально фиксирует стрелку. Включение.

- Три вольта! - почти с испугом вскрикивает она.

Чувствительный вольтметр, которому надлежит улавливать здесь рабочие токи в сотые и даже тысячные доли вольта, совершает вдруг гигантский скачок. Целых три вольта! Страшная величина для такой системы. И это в нейтральном, нерабочем состоянии, когда должно быть и не вольт, и не десятые его, и даже не сотые, а круглый нуль. Вот какова цена мимолетной наводки. Грубый посторонний удар выбивает прибор сразу из его точности, из той щепетильно высокой точности, ради которой все затеяно.

В тесной лабораторной комнате, за монтажной панелью, как за операционным столом, с обнаженной частью организма, началась методичная, но отчаянно решительная борьба за спасение прибора от наводок, за его электрическую жизнь. Борьба за нуль - так называли ее сами участники.

Не только знания и расчет вступали тут в действие. Чутье, чутье экспериментатора было сейчас, пожалуй, важнее всего. Великая сила всякого исследования, не поддающаяся расписаниям и арифметическому учету. Ее не приобретешь одним книжным прилежанием. Множество неизвестностей, мелких, случайных, обступают опыт. И откуда, какие наводки могут налететь извне, угадывается именно чутьем экспериментатора. Иногда даже такой факт, как простая расстановка отдельных элементов схемы, уже оказывает свое влияние.

Непрестанная прихотливая игра сопротивлениями и емкостями, чередование вводов и отводов происходит на панелях макета, чтобы можно было разделять, регулировать, сглаживать и снимать токи, бегущие по артериям электронного сердца. И все это влияет друг на друга, сосед на соседа. Провод на провод, по которым течет ток. Провод на катушку. Провод на лампу. Катушка на лампу. Где только ни образуется воздушный промежуток между двумя элементами, там уже возникает новая емкость. Но это ненужная, паразитная емкость, искажающая электрическую картину. А где она может быть? Да всюду. Здесь одних проводочков на панели, если их распрямить, хватит на целый километр. Они вьются, переплетаются с разными элементами вокруг ламп, сплошная толкотня.

Всем этим Марк занимался, составляя еще монтажную схему, - бесконечно осмотрительная расстановка. Но надо еще и еще, проверяя теперь по живому действию. А оно всегда вносит столько нового, непредвиденного, это живое действие, что ему уступают даже самые лучшие, остроумные расчеты схем.

Собственно, с того и начали наступление на нуль: пока никаких нововведений, а лишь еще и еще раз простая перестановка.

Что мешает? Что влияет? Александр Иванович и Марк рыщут придирчивым взглядом по всем закоулкам лампового узла.

Переставили кое-что, развели по сторонам. Ну, как теперь? Что скажет осциллограф?

Снова колышется изумрудная полоска на матовом экране. Она уже ровнее, и возникающая иногда «борода» как будто укоротилась. «Подстригли» немножко. И вольтметр отмечает уже только вольт. Не три, как было, а только один. Простая перестановка - и уже заметный результат. Первый шаг к нулю.