Профессия: ведьма - [51]

Я почувствовала, что Лён на меня смотрит. Эдак задумчиво, оценивающе, внимательно. Я подняла голову. Он действительно смотрел. У него в руках не было ни единой ягодки. Мы уставились друг на друга, как мужик и медведь, столкнувшиеся в малиннике.

– Что? – спросила я.

– Ничего, – смутился захваченный врасплох «медведь», то есть вампир. – У тебя листик в волосах.

– Правда? – Я тряхнула головой.

– Запутался. Давай я вытащу.

Я нагнула голову, продолжая следить за вампиром из-под отросшей челки. Пальцы осторожно коснулись моей макушки, пробежались вдоль затылка. После нескольких безуспешных попыток Лён бесцеремонно притянул мою голову к своей груди и азартно закопошился в волосах.

– Лён, что ты там делаешь? – Забеспокоилась я, жарко дыша в его рубашку. В судорожно стиснутой пригоршне мялись собранные ягоды.

– Он убегает, – виновато оправдывался Лён.

– Листик?

– Нет, ягодный клоп.

– Клоп?! Вытащи его немедленно! – завизжала я, свободной ладонью упираясь вампиру в грудь.

– Тихо, не дергайся, ты его спугнешь.

Я почувствовала, как преследуемый клоп перебирает лапками, соревнуясь в ловкости с пальцами вампира. Ощущение не из приятных.

– Да не вертись, а то я его раздавлю!

Я застыла, прикидывая, что лучше – живой клоп на голове или он же давленый.

Крики всегда раздаются не вовремя. Причем это привилегия неприятных криков, вроде «Пожар!», «Тону!», «Убивают!». На сей раз наш слух усладил жуткий, неоформленный в слова вопль, страшный и пульсирующий, то затихающий, то возобновляющийся с новой силой. Я подорвалась с колен, роняя ягоды, колючая ветка барбариса хлестнула меня по щеке, оцарапав до крови.

Ромашка беспокойно стригла ушами, раздувая ноздри. Запрыгивала я на нее лихо, с разбегу, с любой стороны, в данном случае – с задней. С более крупной и норовистой лошадью этот номер бы не прошел, но Ромашка давно привыкла, что хозяйка сыплется ей на спину откуда ни попадя, и не шарахалась. Разбежавшись перед прыжком, я сделала упор на седло и птицей взмыла над Ромашкиным крупом.

И тут этот мерзавец схватил меня за ногу! Не просто схватил, а дернул, грубо и бесцеремонно. Одной рукой я продолжала держаться за седло, вторая соскользнула, инстинктивно вцепившись в Ромашкин хвост.

– Ты куда?

– Туда!

– Зачем?

– Затем! – Я лягнула Лёна свободной ногой. Ромашка, оскорбленная до глубины души, добавила копытами, поддав задом, как норовистый осел. Я разжала руки, а Лён – нет. В результате, на долю секунды зависнув в воздухе, я упала лицом вниз. Да будет земля мне пухом!

– Ты что, рехнулся? – Заорала я, выворачивая голову и отплевываясь. Мать сыра земля не пришлась мне по вкусу. Лён наконец-то выпустил мою ногу, и, шмякнувшись на живот, я увидела далеко-далеко в поле белую и черную точки – наших убегающих лошадей. Ромашкин хвост, хвала богам, остался при Ромашке, по крайней мере, репица. Вся полянка была усеяна белым, шелковистым конским волосом.

– Без тебя разберутся, – хрипло выдохнул вампир, падая на колени. На его груди, слева и справа, пропечатались две подковы, а чуть пониже – подошва. Господи, да мы ему, наверное, все ребра поломали! Но держится, ни единого стона. С какой бы скоростью ни шла регенерация, Лён должен испытывать дикую боль в первые минуты! И все ради моей безопасности. Которой ничего не угрожало.

– Ты заметил, куда побежали лошади? – уже более миролюбиво спросила я. – В ту сторону, откуда кричали. Значит, решили, что там безопасно. Вряд ли Ромашка собралась биться с оборотнем притороченным к седлу мечом.

Лён наконец-то перевел дыхание, недоверчиво глянул в указанном направлении. В двух полетах стрелы лошади остановились и, похоже, щипали траву у подножия невысокого, но длинного холма, поросшего маревым иван-чаем.

– Пошли, – я тихонько потянула Лёна за плечо. – Надо их поймать.

– Я сам схожу.

– И оставишь меня одну, без оружия и средства передвижения? – коварно предположила я.

Вампир только вздохнул, тяжело поднимаясь на ноги.

* * *

Мы недолго терялись в догадках. Сразу за холмом я увидела скособоченную телегу и ее хозяина, заламывавшего руки над грудами белой пыли, дымившей на ветру. Он поведал нам душераздирающую историю. На спуске с холма заднее левое колесо неожиданно соскочило с оси и скромно удалилось в кустики. Воз, груженный десятью мешками с мукой, двумя девчонками трех и десяти лет, холщовой торбой с парочкой молочных поросят и кринкой домашней сметаны, опасно накренился, и часть имущества просыпалась на дорогу с невообразимым вокальным сопровождением, нарушившим наш с Лёном покой.

Лошадь, хитромордая каурка, щипала траву, насколько позволяла правая оглобля. Обломок левой выпал из ременной петли и валялся на земле. Мешок с визжащими поросятами прыгал по дороге. Девочки напоминали сахарные фигурки на свадебном пироге. Сметана растекалась глазурью.

В довершение всех бед у хозяина вышеперечисленного имущества на нервной почве случился приступ радикулита, и он, кряхтя, застыл, неестественно выпрямившись, как памятник самому себе. Понятное дело, помощи от него мы не дождались. Я растратила остаток магии на оглоблю, срастив расщепленные концы. Пока Лён лазил под телегу и осматривал ось, я сбегала в кусты и принесла колесо.