Профессиональный свидетель - [12]

Слава богу, девочки-школьницы действительно не пострадали вовсе, если не считать ссадин от того толчка на асфальт, что был на совести Гордеева. Турецкий распорядился и на их счет, их отправили домой, а позже ими займется детский психолог, так что, в общем, все было в порядке. Насколько это возможно в таком случае.

Гордеев потребовал свою одежду, первым делом достал мобильный телефон, созвонился с Турецким и попросил его прислать кого-нибудь с его же, гордеевской, машиной, которая по-прежнему торчала на стоянке Генпрокуратуры. После этого Гордеев подписал отказ от госпитализации: на этой бумаге настоял Петр Петрович, а его молодой коллега только посмеивался и говорил, что тут и опасаться нечего, поскольку у Гордеева определенно чугунный лоб и все остальное, так что расшибить он себе ничего не в состоянии.

Положа руку на сердце, Юрия Петровича несколько подташнивало, и чувствовал он себя далеко не блестяще. Петр Петрович поглядывал на него с некоторым беспокойством.

— Только я вас умоляю, не геройствуйте, — попросил доктор, — хотя бы за руль сами не садитесь. — И вручил пациенту баночку с какими-то пилюлями — принимать три раза в день за полчаса до еды, в течение недели.

Меньше чем через час приехал Филипп Агеев, оперативник из «Глории», заботам которого Турецкий поручил попавшего в переделку адвоката. Агеев в «Глории» считался главным автоспециалистом и непревзойденным водителем (во времена работы в МУРе Филипп занимался автоугонами и кражами имущества из автомобилей). Он Гордеева вполне устраивал, хотя бы потому, что разговаривать сейчас ни с кем особенно не хотелось. Однако Филя в плане светской беседы — человек самодостаточный: всю дорогу до Новой Башиловки, до самого гордеевского дома, говорил без умолку, чем здорово утомил.

А у Гордеева перед глазами стояла сцена взрыва. Почему-то в его сознании смерть Гарри Рудника и Аркадия Клеонского, погибших в зеленой английской машине, как-то причудливо слепилась, трансформировалась, мутировала в гибель некоего цельного существа, имя которому было — «роллс-ройс».

Может быть, потому что он не совсем хорошо себя чувствовал, или потому, что эта машина отождествлялась со знаменитым адвокатом лучше, чем что-либо другое.

Рудник ездил на «фантоме-IV», выпуска 1967 года, предпоследнего собственно британского хита, ведь не так давно марка «роллс-ройс» была продана концерну «БМВ», и Рудник переживал это как личную трагедию. В английской национальности своей машины он видел особый смысл, странную смесь свободы, демократии и консерватизма, традиции высокого стиля. Рудник любил говорить: в «роллс-ройсе» все должно быть прекрасно. И, в общем, не согласиться с ним было трудно. Его старый «роллс-ройс» был автомобиль-дворец, автомобиль-статус. Другое дело, что на Западе это — символ высочайшего положения в обществе, символ, который всегда овевал запах благородства, богатства и успеха, в Москве же он выглядел странно даже на фоне неслыханных богатств нынешних нуворишей, того же Клеонского, к примеру. «Ролле» Рудника не был невероятно дорогой машиной. Более того, ему лично он не стоил ни копейки: это был гонорар, или, если угодно, подарок одного английского клиента. И подарок безошибочный. Видимо, большей любви в жизни Рудника никогда не было.

Рассказывая о своей машине, адвокат уверял, что она даже пахнет как-то очень индивидуально. Гордеев, к тому моменту знакомый с ней еще заочно, признаться, подумал, что тут уж Гарри Яковлевич слегка загибает. Отнюдь. Оказалось, действительно, в кабине его «роллс-ройса» — свой, особый, ни с чем не сравнимый тонкий запах. Его источали лучшие сорта натуральной кожи и ценных пород дерева, которые использовались для внутренней отделки машин. Оказавшись в салоне, Гордеев с изумлением почувствовал, что его нос непроизвольно втягивает в себя воздух.

Удовлетворенный произведенным эффектом, Рудник рассказал забавную историю, косвенно с этим связанную. Заказчики последней марки «роллса» — «Серебряного Серафима» почувствовали, что запах в салоне уже «не тот». Стали выяснять, в чем дело, и обнаружили, что вместо былого палисандра и красного дерева некоторые прежде деревянные детали отделки салона заменили пластмассой. На вид и на ощупь ее от дерева не отличить. Но запах действительно изменился, потускнел, развеялся. И вот привередливые владельцы новых машин-дворцов начали писать на фирму жалобы на непривычный им запах в салонах «роллс-ройсов». И что же? Производители всерьез занялись решением этой проблемы. Они разработали состав ароматических масел для обработки салонов всех «роллс-ройсов», которые вновь стали пахнуть дорогой кожей и деревом…

Теперь вот один из «аристократов дорог» превратился в груду искореженного металла. И случилось это на глазах у Гордеева. И сам он не сгорел тоже по чистой случайности… Или все-таки нет?

Почему же сейчас он так неотступно думает о «роллс-ройсе», а не о человеке, сидевшем в нем, точнее, даже о двух? Есть на это явные причины или просто срабатывает какая-то психологическая зашита? При чем тут, собственно, машина?

Над всем этим предстояло серьезно поразмыслить. В одиночестве. Некоторые юристы быстрее добираются до истины с помощью диалога, но только не он, он предпочитал внутренний монолог. Гордеев не был салонным адвокатом, у него за плечами — неплохая карьера следователя, и мало находилось случаев в его нынешней адвокатской работе, чтобы не приходилось что-то распутывать и расследовать самому, и преимущественно — в одиночку. Зал суда — хорошее место для вынесения оправдательного приговора его клиентам. Но и только. Храм правосудия, короче. А в храме хорошо молиться, медитировать. Но не думать и искать, Филя Агеев помог добраться до квартиры, и там Гордеев попросил его о последней услуге.