Проезжий - [2]

— Ты невежлив, — не отставал он, — а я люблю, чтобы ко мне относились с уважением, разговаривали со мной. Тебе известно, кто я?

— Оставь меня в покое, — спокойно попросил я. — Через час меня уже здесь не будет.

Наливая мне спиртное, бармен посмотрел на меня, и в его глазах я прочел предупреждение.

— Ты знаешь, кто я? — настойчиво повторил он.

Усталость и раздражение взяли верх над рассудком.

— Чертов болван, если ты так настаиваешь, — вспылил я. — Что пристал к проезжему человеку, которому нужно поесть и отправляться дальше?

— Он назвал меня «чертов болван», у него есть ружье! — завопил усатый и схватился за свое.

Но я оказался быстрее. Не успел он снять ружье с ремня, как моя пуля угодила ему в горло. На какое-то мгновение его лицо сделалось безумным, он не мог поверить в то, что произошло. Ему приходилось убивать раньше, но он не ожидал, что умрет сам, и смотрел на меня отсутствующим взглядом. Потом силы покинули его, и задира опустился на колени, пытаясь что-то сказать, но кровь душила его, и он упал лицом в опилки, сжимая их в кулаках.

Все присутствующие повскакали с мест.

— За это ты будешь висеть, — выкрикнул кто-то, — висеть, пока не подохнешь!

— Он сам напросился на это и коснулся своего ружья, поэтому я выстрелил.

— Не важно. Он известный человек, а ты нищий бродяга. За твоей спиной стоит его брат с дробовиком.

Итак, меня окружили, схватили и выволокли на улицу. Через пять минут его братья накинули мне на шею веревку, закрепив ее высоко на суку, откуда я не мог бы упасть, не сломав себе шею. Они столкнули меня с седла усталой чалой лошади и оставили, чтобы я задохнулся и медленно умер, пока они будут пить в баре.

Но когда эта разъяренная орава удалилась, из-за кустарника вышла та самая индианка с мальчиком. Они перерезали веревку, сняли с моей шеи петлю и стояли рядом, пока я давился кашлем и боролся с удушьем. Чалый конь с прекрасным седлом и винтовкой в чехле будто ждал меня.

Мои собственные лошади находились в миле от меня в платной конюшне, а чтобы добраться до них, мне пришлось бы пройти через весь город. Когда я взял в руки уздечку и сунул ногу в стремя, индианка сказала:

— Плохая! Лошадь нехорошая! Плохая! Плохая!

— Может, и плохая, но это единственная лошадь, которая у меня есть. Мои лошади и оружие в конюшне, я туда не вернусь. — Вскочив в седло, я хотел поблагодарить их, но они молча повернулись ко мне спиной и скрылись в кустарнике.

Чалый резво побежал вперед, и я дал ему свободу.

— Ты быстрая лошадка, — похвалил я его. — Это мне нравится.

Я вытащил винчестер и проверил магазин… полностью заряжен. Мои револьверы не нуждались в проверке. Их бросили на землю, а потом, как с меня сняли петлю, их подобрал и отдал мне индейский мальчик.

В винчестере оставалась пустая гильза, и она упала на землю, когда я вставил другой патрон. Такая маленькая штуковина, а способна оборвать жизнь человека.

Дальше дорога разветвлялась, но лошадь взяла влево, и я не стал ей мешать. Мой путь начался влево и мог влево продолжаться, однако мне было жаль и снаряжения, и лошадей, что остались в городе, хотя они не были столь прекрасными, как мой теперешний конь.

Закрученная вихрем пыль танцевала на горячем солнце, а вдали мерцали и переливались волны теплого воздуха. На западе и сзади меня, упираясь в небо подобно сжатым кулакам, тянулись горы, голубые горы, очевидно поросшие соснами. Там собирались облака, намекая измученному жарой путнику на долгожданный дождь, но всегда обманывая его. Однако моя лошадь легко бежала на юго-восток, вскидывая голову и радуясь расстоянию, и перед нами открывались необозримые дали. Моя новая лошадь действительно обладала изяществом и скоростью. Интересно, кто ее хозяин? На таком коне только гарцевать на параде.

Оглядываясь назад, я не видел никакой пыли, свидетельствовавшей о погоне. Тем не менее я знал, что представляли собой эти люди, — они снова придут, чтобы вздернуть меня, и на сей раз уже не промахнутся. Я должен скрыться или сражаться. Но их слишком много, чтобы я мог справиться с ними в одиночку. Все же я не гнал чалого, потому что он был хорошей лошадью, нельзя его угробить, и к тому же стояла ужасная жара.

Когда в очередной раз я посмотрел назад на дорогу, чалый свернул с пути на полынь. Похоже, он знал, куда направляется, и я позволил ему решать самому, куда идти. Должно быть, ему было известно, где есть хорошая вода, а мне нет.

Дымка сгущающихся теней придала далеким горам, к которым я приближался, более четкие формы. Скоро наступит вечер. Меня по-прежнему никто не преследовал, и я начал нервничать.

Что случилось? Неужели они не знают, что мне удалось Удрать? Хорошо знакомый с порядками на Западе, я мог дать голову на отсечение, что не пройдет и часа, как они выследят меня. Или им известно что-то, о чем я не догадываюсь, и сейчас они скачут верхом по другому маршруту, чтобы перехватить меня? Я еду в западню?

Сколько я преодолел? Пятнадцать миль? Двадцать? Все, о чем я мечтал сейчас, — это разбить лагерь, пусть у меня нет одеял, еды и воды. Лошадь нуждалась в отдыхе так же, как и я, более того, мне давно следовало сориентироваться и определить, куда направиться.