Проективный словарь гуманитарных наук - [255]
Именно на такое бытие «знаковых» фигур – Пушкина, Толстого, Ленина, Гагарина – мы ориентированы с детства, именно они преподносятся нам как образцы, с которыми мы должны сверять свою жизнь. Мы окружены медиасредой, с ее ореолом бессмертия и сверхзначимости. В жизни рядовых потребителей информации образуется пустота, минусность существования, поскольку точкой отсчета берется сверхзначимость, раздутая СМИ и всей информационной средой. Мы просто живем, а они живут. Мы женимся, а они женятся. Мы страдаем, а они страдают. Это, по сути, слова-омонимы, которые совпадают по написанию, но различаются по значению, точнее по значимости. Фамическая функция не имеет своего познавательного наполнения, она просто добавляет к знанию о людях еще и веру в их всемогущество. Слава – это мирская святость. По контрасту степень неудовлетворенности своей жизнью растет в прямой пропорции к интенсивности медиальной среды: работая на сверхзначимость одних фигур, она в такой же пропорции уменьшает значимость бесславного большинства. Все острее ощущается несправедливость в распределении символического капитала. Одним – все, другим – ничего. А ведь в информационный век символический капитал не менее значим, чем материальный, создает не меньшее ощущение богатства, могущества, полноты жизни.
Вот почему Энди Уорхол провозгласил, хотя бы и в шутку, принцип равенства символического капитала: каждый имеет право на свои 15 минут славы. Имелось в виду телевидение, но теперь, с распространением Интернета, символический капитал становится все более вседоступным – и тем более желанным. Сколько раз мое имя упоминается в инете, на каких сайтах, сколько человек записалось ко мне во френды, посещают мой блог, сколько посещений приходится на мой сайт ежесуточно, ежечасно, сколько лайков мне выставляют и т. д.? Таковы вопросы нового, демократического мироустройства в распределении символического капитала, когда какой-нибудь смышленый или острый на язык юзер может сравняться в сетевой, а значит, национальной и даже всемирной славе с иными писателями, актерами, политиками. В наше время домашняя хозяйка в аляскинской или оклахомской глуши, выстукивая на компьютере свои откровенные блоги, может стать владелицей большего символического капитала, чем актер на нью-йоркской сцене. Подобно тому как имущественный капитал все более равномерно распределялся по мере исторического развития: от рабовладельческого и феодального общества к современному капиталистическому, – так и символический капитал начинает распределяться более ровно и справедливо благодаря Интернету и виртуальным мирам, которые позволяют каждому проникнуть в сознание каждого и стирают неравенство географических и профессиональных различий.
*Информагия, Семиократия, Семиомания, Скриптомания, Трасосфера
Слава и семиосфера: Фамическая функция знака // Критика и семиотика. 2012. № 7. С. 95–99.
ФИЛОНИМ
ФИЛОНИМ (philonym; от греч. philia, любовь, и onyma, имя; ср. синоним, антоним). Ласковое обращение. Среди самых распространенных филонимов: киска, рыбка, голубка, ласточка, зайка, лапушка, детка, душечка, золотце, солнышко, ягодка… Список филонимов не может быть исчерпывающим, поскольку они постоянно обновляются. В письмах Чехова к Ольге Книппер как любовные обращения употребляются слова «собачка», «конопляночка», «таракашка», «бабуля», «балбесик мой», «лошадка моя» и даже такое, казалось бы, малопригодное, как «крокодил». В принципе, любое слово может ситуативно превратиться в филоним, особенно под тем напряжением лирического чувства, которое мы находим, например, в стихотворении Георгия Иванова:
Имеет смысл разграничить узуальные (устойчивые, повторяющиеся) и окказиональные (однократные, случайные) филонимы. В число последних входят и чеховский «крокодил», и какая-нибудь «люлюнечка», и «мусипусикусечка», и все, что в порыве нежности способен изречь язык. Эти окказиональные обращения образуются стихийно; либо они приживаются в любовном, семейном быту, либо забываются и утрачиваются. От каждого из этих прозвищ могут вырастать свои производные в разных частях речи.
