Проективный словарь гуманитарных наук - [189]

Как правило, манифест — первое слово теории, а монография – ее последнее слово. Если отобрать во всей истории эстетики и литературоведения наиболее яркие, классические работы, то в них обнаружатся черты манифеста. В «Поэтическом искусстве» Н. Буало и «Лаокооне» Г. Лессинга, в статьях и фрагментах братьев А. и Ф. Шлегелей и «Защите поэзии» П. Шелли, в «Литературных мечтаниях» В. Белинского, в Предисловии к «Кромвелю» Гюго и «Экспериментальном романе» Э. Золя, в «Символизме» А. Белого и «Искусстве как приеме» В. Шкловского, в «Манифесте сюрреализма» А. Бретона и в «Нулевом градусе письма» Р. Барта провозглашаются новые принципы художественного мышления и благодаря этому открываются ранее неизвестные свойства и закономерности литературы как таковой. Самые общие теоретические вопросы ставятся изнутри художественной практики, как ее замысел и вопрошание о будущем. «Что есть литература» зависит от того, чем она становится и чем может стать.

Провозглашая новые литературные движения и культурные эпохи, манифесты кладут начало этим движениям самим фактом провозглашения. Философ Джон Остин разделил все высказывания на констатирующие и перформативные. Манифесты как речевые акты перформативны, они не описывают ситуацию, а создают ее – осуществляют то, что провозглашают. Как политический деятель провозглашает создание нового государства или организации, так и автор манифеста говорит: «Объявляю эти стихи образцом романтизма» или «Эти романы – воплощение натурализма». Дж. Остин спорил с утверждением позитивистов, что высказывание всегда что-то «констатирует» и потому либо истинно, либо ложно. Он предлагал другой критерий: высказывания могут считаться «счастливыми», если они достигают того, что провозглашают, либо «несчастными», если не исполняются, как бывает в случае нарушенных приказов, обещаний или клятв. Некоторые манифесты, например романтические или футуристические, обрели историческую удачу, в отличие, например, от литературной группы «Ничевоков», которая выступила со своим манифестом в 1921 году, но не получила поддержки или признания.

С лингвистической точки зрения манифесты пользуются скорее сослагательным или повелительным, чем изъявительным наклонением. Они не описывают случившееся или происходящее, а призывают или предполагают то, что может или должно случиться. Фридрих Шлегель: «Всякое искусство должно стать наукой, а всякая наука – искусством, поэзия и философия должны соединиться». «Все, что можно сделать, пока философия и поэзия были разделены, сделано и завершено. Теперь настало время соединить их» [229]. Андрей Белый: «Опять запросило сердце вечных ценностей… Не событиями захвачено все существо человека, а символами иного. <…> Задача нового искусства не в гармонии форм, а в наглядном уяснении глубин духа…» [230]

Манифестам часто свойствен авангардный стиль приказа, политического или эстетического императива. Но манифест – это не обязательно директива, повелительный возглас, как в «Коммунистическом манифесте» К. Маркса и Ф. Энгельса или в футуристических манифестах Ф. Маринетти. Наряду с манифестами-императивами есть манифесты-гипотезы. Они не сужают, а расширяют мыслительное пространство, вносят в него область возможного. В них не указываются единственно правильные пути к будущему, а раскрывается целый веер будущностей. Такие размышления могут иметь ценность не потому, что они верны, а потому что они «веерны». Место манифестов – в области *гуманитарного изобретательства.

*Гипотетизм, Гуманитарнoe изобретение, Гуманитарные практики и технологии, Культуроника, Микрожанры интеллектуальные, Проективность, Протеизм, Прото-, Трансгуманистика, Трансдисциплины

Знак. С. 66–70, 117–170.

НЕОЛУБ О К

НЕОЛУБОК (neolubok). Жанр современного искусства, разработанный художниками-концептуалистами: И. Кабаковым, Э. Булатовым, В. Пивоваровым, Г. Брускиным, Д. Приговым, В. Комаром и А. Меламидом и др. Вслед за лубком как жанром фольклорного искусства, неолубок, или неопримитив, сочетает визуальное и вербальное. Изображению сопутствует развернутое высказывание, которое абсурдно или иронически его комментирует. Лубочный жанр широко использовался в официальном советском искусстве плаката, агитационного стенда (например, в Окнах РОСТа). Концептуализм и соц-арт рефлективно используют эту установку на синтез слова и изображения как прием эстетической игры, с целью взорвать сам этот семиотический механизм двойной кодировки, продемонстрировать разрыв между вербальным и визуальным – или их избыточную тавтологичность. Способ сочетания визуального и вербального здесь основан не на наглядном тождестве, убедительной иллюстрации идей и лозунгов, а на иронии и парадоксе.

*Индексальное письмо, Концептуализм, Прагмо-арт

Пустота как прием: Слово и изображение у Ильи Кабакова // Постмодернизм. С. 233–269.

ОЖУТЧ Е НИЕ

ОЖУТЧЕНИЕ (uncannization; от англ. uncanny, жуткое). Усиление жуткого как художественный или пропагандистский прием; заостренная форма *остранения, в которой ранее вытесненное и запретное предстает не просто странным, но жутким. По разъяснению З. Фрейда, «жуткое (нем. unheimlich, неуютное, непривычное, от heim, дом) в самом деле является не чем-то новым или посторонним, а чем-то издревле привычным для душевной жизни, что было отчуждено от нее только в результате процесса вытеснения»