Проект "Вавилон" - [77]

А тут, откуда ни возьмись, появился этот Жан-Батист Ларош. И он поклялся в том, что обладает чем-то, что больше не только самого президента, но и всей Франции.

Наследие королевской крови.

Это звучало угрожающе и чересчур знакомо. Мишо приказал своей тайной службе выяснить это. И то, что сотрудники достали из самых засекреченных архивов французского правительства, оказалось просто чудовищным. Ларош действительно мог провозгласить себя новым мессией и стать правителем. Сейчас мысли президента крутились совсем не вокруг религиозных вопросов; на это он просто никак не мог отважиться. Но угроза и безысходность не покидали его. Как можно было пойти против Лароша, не сделав его тем самым мучеником?

Мишо подумал: а не обратиться ли еще раз за советом к графу? Границы дружбы или — куда больше — доверия (а это было все же больше, чем просто дружба) рано или поздно будут достигнуты. Президент не знал, насколько он действительно мог и имел право втягивать графа в это дело. Все же вещи, о которых шла речь, имели такое значение, что не каждый смог бы спокойно принять их. Как граф отреагирует на откровение такого рода? На самом ли деле он очень религиозный человек? Этот вопрос никогда не интересовал президента, но теперь он приобрел очень большое значение. А вдруг граф просто посмеется над этим? Или, наоборот, это потрясет его? Захочет ли он вообще слушать? Останется ли объективным? Но, с другой стороны, если кто-то и мог оставаться нейтральным в этом вопросе, то кто, как не он…

Президент снял трубку и попросил обеспечить ему свободную линию. Затем набрал номер.

10 мая, поместье в Морже, Швейцария.

После обеда на горизонте появился вертолет. Он снизился к посадочной площадке на заднем дворе поместья на берегу Женевского озера. Земля в этом месте была немного наклонной и плавно переходила в побережье, где укрепленный тяжелыми черными камнями газон превращался в откос. На террасе уже ждали двое мужчин, и, как только машина села и лопасти остановились, тот, что помоложе, подбежал к вертолету. Молодой человек поприветствовал мужчину, вышедшего наружу.

— Добро пожаловать, месье президент. Меня зовут Йозеф. Штефан ждет вас.

Президент Мишо проследовал за молодым человеком. Где-то он уже встречал его, только никак не мог вспомнить где. То, что тот называл графа Штефаном, немного смутило президента. Это как-то неуважительно. Но, с другой стороны, это могло значить, что Йозеф был очень близок графу и тоже являлся весьма влиятельной фигурой в тех или иных кругах. Штефан… Что за странное имя? Похоже на немецкое или нидерландское. Президент осознавал, как мало он знает о графе. Он каким-то странным образом просто оказался рядом: спустя всего пару дней после инаугурации госсекретарь представил ему этого мужчину, и они с самого начала поладили. Его настоящее имя либо никто никогда не называл, либо Мишо просто забыл его. Почему-то он помнил лишь его титул и поэтому называл его просто графом, а тот никогда не возражал.

Этот человек всегда был обо всем осведомлен, но в то же время умел хранить молчание. Он никогда не говорил об их беседах и о своем происхождении. Они никогда не переходили на личности, но их разговоры, тем не менее, всегда носили доверительный характер. Маленькое, но весомое различие. Было трудно сказать однозначно, был ли граф заинтересован в Мишо как личности или в его высоком положении. Вполне возможно, что у графа не было совершенно никакого интереса, а он всего лишь наблюдал за президентом. Это было даже более вероятным, так как он всегда был готов поговорить с ним, выслушать или дать совет, но при этом никогда не проявлял личной инициативы. Даже если это хоть раз и произошло, то настолько ловко, что никто этого не заметил. Мишо решил навести справки об этом человеке.

Йозеф проводил президента по большой вилле и оставил в роскошном зале. Мебели здесь было немного, но вся она была изысканной и антикварной. Массивный стол из темного дерева, который хорошо вписался бы в интерьеры рыцарского замка, находился прямо перед окном, выходящим на озеро. Граф стоял рядом, одетый в костюм благородного темного цвета. В другом наряде Мишо его себе никогда и не представлял. В нем было что-то особенное, немного архаичное, но никак не выражающееся в одежде.

— Месье президент, для меня честь принимать вас в моем доме!

Президент Мишо кивнул, потому что не знал, как лучше ответить на это. Он прибыл сюда, в невероятное место, и искал помощи в невероятной ситуации. Мог ли граф вообще помочь ему? И станет ли он вообще его слушать?

— Кажется, у вас на душе тяжкий груз, — сказал граф. — Йозеф принесет нам вина. Мы сядем здесь, за этим столом. Вы знаете, что сам Леонардо да Винчи сидел за ним? Ну, правда, не здесь. — Он провел рукой по поверхности. — Я приобрел его в Турине. Пожалуйста, присаживайтесь. Отсюда открывается чудесный вид на Женевское озеро.

Пока Мишо усаживался, граф молчал. Он чувствовал обеспокоенность президента и его неловкость.

— Что бы вас ни тревожило, постарайтесь отодвинуть это на некоторое время в сторону и посмотрите на великолепные волны и легкий пар, который к вечеру превратится в настоящий туман. Разве это не самое чудесное, самое мирное озеро на свете? Так было на протяжении тысяч лет. И, что бы мы ни делали, это не сможет кардинально изменить его. То, что отсюда выглядит светлой верхушкой, не что иное, как Монблан. Если посмотрите более пристально, заметите, что вглядываетесь одновременно и в прошлое, и в будущее. Здесь все самодостаточно, и судьбы людей проносятся мимо. Так же, как горы или озеро не вступают ни в какую партию — это и не плохо, и не хорошо, — так же и весь мир вокруг нас: он не может быть плохим или хорошим. Это всего лишь наша трактовка происходящего, которое кажется нам либо позитивным, либо негативным. И даже самые плохие события могут научить нас чему-то. Прогресс наблюдается только там, где вещи меняются и мы вынуждены на это реагировать. Если мы будем делить все события согласно нашим представлениям на плохие и хорошие, ориентироваться только на то, что считаем хорошим, закрывать глаза на плохое и убегать от него, то мы не заметим добрую половину вещей, из которых могли бы почерпнуть мудрость.