Проект «Сколково. Хронотуризм». Сталинский сокол - [5]

Русский распрямился, привычным движением вогнал нож в ножны на поясе. Ярви тоже поднялся, растирая затекшие запястья. Он хотел сказать незнакомцу «спасибо» на русском языке, но пока вспоминал позабытое слово, русский уже успел отойти. Ярви двинулся следом.

Обогнув ширму, Ярви замер. По всему дому валялись убитые финны и шведы из отряда Лося. В самых разных позах. На полу, под лавками, навалившись на стол. Одетые и полуодетые. Кто-то сжимал оружие в руках… Все шестнадцать бойцов сводного финско-шведского отряда были мертвы. Как же русский сумел их так легко перебить и остаться целым и невредимым? Впрочем, Ярви тут же нашел ответ. Вспышка гранаты ослепила не только его, но и всех остальных в доме. Их даже сильнее, ведь граната упала прямо рядом с ними. Кто-то из них сумел на ощупь выхватить оружие, но стрелял наугад. И не попал.

Странные, противоречивые ощущения охватили Ярви, он путался в них, как рыба в сети. А вроде бы должен сейчас испытывать радость, одну только радость избавления. Ведь русский спас их от… если не от смерти то от жгучего позора, от раны на всю оставшуюся жизнь, раны, которая зачастую хуже самой смерти. Но это же русский, а они, финны, сейчас воюют против них. Нет, Ярви не воюет, но как объяснишь это русскому? Даже если поймет, поверит ли? Даже если поверит, нужны ли ему эти объяснения? Что у него на уме, у этого русского?

Тем временем русский моряк перешагнул труп человека, который носил при жизни прозвище Лось, и подошел к столу. Без малейшей брезгливости взял в руки флягу в суконном чехле, поболтал, положил на место. Взял другую. А вот в этой что-то оставалось, русский обтер рукавом тельняшки горло фляги, приложился к ней. Заходил кадык, голова запрокидывалась все дальше. Наконец моряк оторвался от фляги, крякнул смачно, поднес рукав тельняшки к носу и шумно втянул воздух ноздрями.

Потом передернул плечами:

– Эх, хороша, зараза! Спиртяга знатная.

Он вновь вытащил свой устрашающего вида нож, отхватил им кусок лосятины, положил его на ломоть хлеба.

– Это кто ж такие-то? – заговорил он с набитым ртом. – Горячие финские партизаны? А чего своих тогда терроризируют? Или типа махновцев что-то? – русский стащил с головы вязаную шапку (он оказался светловолосым, коротко стриженным), утер ею лицо и шею, бросил на лавку. – Кстати, девчонка твоя, папаша, в комнату умотала. Плакать, переживать. Понял, чучело? Гёрл нах хауз гоу-гоу.

По взмахам руки незнакомца Ярви догадался, что тот хочет сказать. Что дочь убежала к себе в дальнюю комнату. Конечно, пусть придет в себя. Ярви и сам чувствовал дрожь в коленях. Чувствовал и даже слышал, как колотится до сих пор его сердце.

Он всегда успокаивал себя трубкой. И сейчас прибег к испытанному средству. Достал из кармана свою любимую короткую трубку, набил и раскурил ее.

– Ух ты! – воскликнул русский, оторвавшись от поедания вареной картошки с солеными грибами и взглянув на наручные часы. – Мать честная, минута всего осталась! Даже перекусить не успеваю. Вот вроде плотно покушал перед отправкой, а проголодался. Ноги выдергивать из ваших сугробов и снова в них втыкать – тот еще фитнесс-шмитнесс.

Русский еще отхлебнул из фляги, утер губы ладонью.

– Ну все, пора. Не буду вас тут пугать колдовскими штуками. У вас и без того на сегодня впечатлений до хрена.

И двинулся к двери. Подобрал куртку, закинул, не надевая, на плечо. Вдруг остановился, хлопнул себя по лбу.

– Блин, опять назад с пустыми карманами, что ли! Не, на этот раз сувенир прихвачу. Охотничий, блин, трофей.

Русский закрутил головой вокруг себя. «Что-то потерял, обронил?» – подумал Ярви.

Незнакомец задержал взгляд на на Ярви. Потом шагнул к нему, вырвал изо рта дымящуюся трубку. И быстрым шагом направился к двери. У двери остановился, вскинул согнутую в локте руку со сжатым кулаком:

– Сколково форева, папаша! Ферштейн?

И быстро вышел на улицу, хлопнув дверью[9].

– Куда пошел этот русский, отец? – Совершенно опешивший Ярви не сразу сообразил, что рядом с ним стоит дочь. – Ночью? Один? В мороз? Папа, смотри, он ушел без шапки!

Дочь протянула ему шапку русского. «Да-да, конечно. Надо догнать, сказать, что он может остаться ночевать. Я вспомню русские слова, я объясню. Если откажется, то надо просто отдать ему шапку».

Ярви бросился к выходу. Открыл дверь, шагнул на крыльцо. Лицо обдало морозом. И сегодняшняя ночь тоже обжигает холодом. И вообще эта зима выдалась жутко холодной, словно природа обиделась на людей за развязанную войну… Лица Ярви коснулась снежинка. Со вчерашнего вечера шел снег. Как обычно бывает в морозы – мелкий, колючий и жесткий.

От крыльца, отлично видимая в лунном свете на свежевыпавшем снегу, тянулась цепочка следов и… обрывалась в нескольких метрах от дома. Слева и справа – нетронутая снежная целина.

«Куда же делся русский? Пятился назад, точно ступая по своим следам? Но он бы сейчас все равно был во дворе. Я же сразу побежал за ним! Не взлетел же он птицей!»

Ярви опустил взгляд на шапку, что сжимал в руках. «Очень плотная вязка, не ручная», – отметил он машинально. Потом заметил, что на шапке выведено какое-то словно. Он распрямил шапку…