Проект «Орлан»: Одинокий рейд. Курс на прорыв. Фактор умолчания - [47]

Двух морпехов, открыто торчавших на полётной палубе, сразу положило. Один, с ранением в голову, там и остался. Второй полз в укрытие, оставляя за собой кровавый след от пробитых конечностей (атакующие стреляли из малокалиберного 5,56 мм – бронники выдержали).

Ударила очередь по блистеру поста управления взлёта и посадки, осыпая осколки стекла, смахивая белеющее пятно чьего-то лица.

Атака была настолько непредсказуемо-быстротечной, что укрывавшиеся на корме за импровизированной защитой морпехи схватились за оружие, когда противник уже перемахнул на борт крейсера.

Запоздал и крепыш с ДШК, второпях пустив длинную очередь, ушедшую поверх голов нападавших, зацепив лишь пару человек, как его самого впечатало в переборку крупнокалиберными пулями «минигана».

Более высокий борт крейсера ограничил место прорыва абордажников кормой, но несколько бойцов, с болтающимися за спиной штурмовыми винтовками, карабкались ближе к миделю, шустро перехватывая верёвку одними руками.

А вслед за первой волной из трюма «аргентинца» уже валит организованная толпа, обвешанная оружием потяжелее и с пластиковыми ВВ на липучках, пробивать задраенные люки и рубочные двери.

* * *

Мир вдруг наполнился грохотом и визгом долбящих по металлу пуль, срывающихся в рикошет и таким, казалось, несерьёзным стрёкотом пистолет-пулемётов атакующих.

Их спасла параноидальная настороженность Скопина, заоравшего: «Ложись!»

Упали, пропустив пули выше, завыл один из сигнальщиков, словивший в плечо. Его, не прекращающего мычать от боли, тащили под защиту переборок, переваливая через комингс, переползая сами. Скопин, успев крикнуть, тут же получил тупым от рикошета в голову, потеряв на мгновение сознание, с залитой кровью левой стороной лица забрался на карачках в рубку, не замечая режущих кожу осколков стекла. Голова, словно чугунная болванка – гудела вся левая сторона в унисон с ревуном тревоги. Глаз, видимо, заплыл синячищем, и смотрел старпом на окружение с мутным одноглазым ограничением. Рубке досталось – разбитые стёкла, прошитые пулями панели и подволок, есть раненые. Начинал проходить шок, подкатывала тошнота, и мутнеющий разум выцарапывал из забитой болью памяти главное, хрипло переводя мысли в звуковой ряд:

– «Кортик» на ручное! У них «крупняк» на баке… стеганёт по антеннам, всё – отвоевались!

Теряет сознание и уже не видит, как два морских пехотинца, неуместные в ходовой рубке и потому кажущиеся неуклюжими в своих раздутых бронниках, выставили в проёмы выбитых окон гранатомёты, с предупреждающим «не стоять за спиной», дуплетом заставляют заткнуться «миниган». Затем взялись за «калаши». Не снайпера, но корабли борт к борту, на коротких полрожка гарантированно решетили тонкостенные надстройки и фальшборты транспорта, пресекая безнаказанный тир.

* * *

На корме их бы смяли практически с ходу, если бы группа абордажа десантировалась, как положено, давя огнём, рассредоточиваясь, занимая ключевые точки. Слишком много их было и внезапно.

Но была неожиданность и для штурмующих – перемахнув через леера, тут же хряснуться на задницу, поскользнувшись на форменном гололёде (а что они хотели – мороз он всегда за русских!).

Вот тут уже их стали косить очередями из-за укрытий. Конечно, никаким железом не обшивали – насыпали в зиповские ящики песка да принайтовили их к палубе, естественно, вдоль противоположного борта, практически у среза. Отступать некуда – позади… океан, но зато гранаты, не задерживаясь, падали туда… вниз. Даже осколка не долетало.

Высунуться не давали – давили свинцом. Так они и не высовывались – выставляли практически один ствол, полосуя вдоль плоскости не глядя, получая порой по автомату и рукам. Но попада́ли.

Командир морпехов, с трудом выдернув покалеченной кистью чеку, метнув последнюю «эфку», орал, что «много их, не удержаться, отходить, отходить, ползком, ползком, за блиндированием вдоль среза!»

Не слышали, не понимали, в стрекотне и бу́ханье, в запале боя просто не признавая слова «отступать».

А те тоже отчаянно, под пули напролом. Но что им там пробежать от борта до борта пару десятков метров, и уже сверху замять точными и короткими очередями. До рукопашной даже не дошло.

У крепыша за ДШК был второй номер, которого, едва он вылез из своего закутка, стошнило при виде изорванного в клочья напарника. Вбитая боцманом привычка не гадить на палубу бросила его к лееру, выворачивая за борт. Это спасло ему жизнь.

Боец спецподразделения уже домахал до среза борта, как на голову ему выплеснулось ЭТО… Люди, вообще почти легко перенося ляпы типа коровьих лепёшек или собачьих «где хочу покакаю», к чему-либо подобному человеческому особенно брезгливы.

Матёрый, натасканный спецура ожидал всего: пули, кинжала в бок, озверелого русского в тельнике, даже средневековой кипящей смолы на голову, но не такого! Руки слегка дрогнули, разжавшись, и он соскользнул метра на два вниз. А тут и корабли как раз сошлись бортами, скрежеща металлом о металл, шмякая натренированным ценным человекоматериалом.

Покоцанный пулями ДШК заклинило, и облегчившийся до желчи парень, схватив «калаш», строчил, строчил, сбрасывая рожок, и снова сливал тридцаточку в прущих чужаков, слыша свист и громкое «банг!» в надстройку летящих в ответ и ни одной в него. Сказано – везунчик.