Проект «Мегаполис» - [5]

Первое сентября было каким-то мистическим в жизни Днищева. В этот день он родился, женился на Ире, а потом познакомился с Катюшей. И расписались они тоже первого сентября. Сергею иногда казалось, что и умереть он должен также в первый день осени. Как ни крути, а логика судьбоносных цифр неумолима. В 1986 году их, первокурсников, отправили на картошку — угрюмым трудом заслуживать право на получение знаний, — и Сергей во всеуслышанье заявил своим однокорытникам: «Когда кончится водка, я уеду с колхозных полей и увезу с собой самую красивую девушку курса». Водка кончилась через неделю. Намеченной девушкой была Катюша. Оба они притворились смертельно отравившимися пареной брюквой и были отправлены в Москву, где немедленно выздоровели и занялись любовью, наверстывая упущенное в картофельных Бронницах время. Пепельнокудрая Катенька не смогла устоять против обаятельного, блистательного прохиндея со сломанным и чуть свернутым набок, как у Жана Поля Бельмондо, носом и с двумя вишнями вместо глаз. Среди прочих студентов он выделялся своей чужеродностью, страшным непослушанием и страстной неохотой учиться, хотя и схватывал знания на лету. Казалось, что в аквариум с пестрыми рыбками по ошибке бросили зубастую пиранью — именно таким представлялся Сергей Катюше. Потом они охладели друг к другу. Затем, к весне, снова сошлись. И опять разъехались, как на роликовых коньках. И так продолжалось два курса, пока Сергей не сделал ей предложение.

Он уже знал, что папа у нее — полковник КГБ, но это его мало пугало, поскольку Василий Федорович производил впечатление вполне нормального человека, даже симпатичного, а уж умного — вне всякого сомнения. Они даже подружились, хотя поначалу Сергей сильно комплексовал, думая, что после первой же рюмки тесть начнет его усиленно вербовать. Этого не произошло. Василий Федорович не путал свои личные дела со служебными. Он поднатужился и купил любимой дочери и зятю двухкомнатную кооперативную квартиру. Родители Сергея, простые советские инженеры, не потянули бы даже на барачную постройку типа «шалаш». Тесть же и устроил его после окончания вуза на престижную работу в закрытый и сверхсекретный НИИ промприбор, где Сергей изнывал от скуки, мечтая заложить как-нибудь в свою лабораторию килограммов двадцать тротила. Он начинал чувствовать все большую зависимость от Василия Федоровича и Катеньки, чего никак не могла позволить его вольнолюбивая натура. Какое-то брожение шло в его душе, какие-то уксусно-кислые ферменты превращали застоявшийся компот в вино. Родилась дочка Танечка, небесное существо с ясными голубыми глазками. Сергей неожиданно почувствовал, что возлюбил ее больше себя самого. Это открытие приятно щекотало его готовую к расползанию душу.

А перестройка тем временем набирала ход, рельсы уже были частично разобраны, и все государственные паровозы мчались под откос. На исходе развала КГБ Василий Федорович успел влезть в китель с генеральскими погонами, а Сергей защитить какую-то дурацкую диссертацию. Потом начался дикий, всепожирающий разгул демократии, в воздух летели не только чепчики, но и исподнее: граждане великой страны освобождались от трусов и лифчиков, как от страшного наследия тоталитаризма. Одним из первых указов отменили статью о гомосексуализме. Наши меньшие «голубые» братья вздохнули с облегчением: свобода есть осознанная необходимость половых сношений с бисексуалами. Ящик Пандоры открылся… Вместе с треснувшим Союзом пошли трещины и в семейной жизни Сергея и Катеньки. Примиряло их только совместное винопитие, которое случалось все чаше. В остальное время они до хрипоты спорили о будущем России. Генеральская дочка оказалась жуткой радикалкой, мечтающей разрушить до основания даже коммунистические водонапорные башни. Сергей говорил, что налетевшие новые мухи станут кусать еще больнее, пока не утолят жажду. Двухлетняя Танечка не понимала, почему это мама с папой орут друг на друга на кухне, но ее внезапное появление успокаивало.

В НИИ промприборе пошли массовые увольнения; секреты, над которыми трясся первый отдел, через него же стали уползать на Запад. Наступило великое, невиданное доселе в мировой истории время иуд. Сам Василий Федорович работал теперь начальником секретной службы в одном из крупнейших московских банков и на чем свет стоит клял родной КГБ. Его, оказывается, тоже всю жизнь давила система, не давая дышать полной грудью, увешанной орденами. А что же Сергей, еще в андроповские времена провозглашавший буйные пьяные тосты «За Россию без коммунистов»? Он вновь оказался не у дел, на какой-то обочине жизни. Места в демократическом раю ему не нашлось. Напрасны были диссидентские выходки, грозившие ему десятью годами тюрьмы. Как-то раз, плюнув, Сергей впервые пошел в Мавзолей, предварительно напившись, и стал «чистить себя под Лениным». Дедушка лежал тихо и мирно, почти не шевелясь, но что-то злорадное шевелилось в его улыбке. Пальчики были сложены в каком-то масонском символе, готовые при надобности свернуться в фигу.

— Эх ты, гнида, — громко сказал Сергей и вновь плюнул.

Его бережно вывели. Теперь никого не удивляло злорадство.