Продолжение следует - [3]

Динга сопела, морщила лоб, окунала деревянное стило в пузырек с соком чернильных ягод, хмурила густые брови — отчего становилась похожей на ту самую свою прапра и так далее бабку, о которой велено было написать сочинение для перехода со второй ступени на третью, — но чистый лист бумаги перед девочкой украшала лишь клякса в правом верхнем углу. Ни буквы, ни словечка.

Кто-нибудь мог бы решить, что Дйнге мешает незнание. Ничего подобного. Жизнеописание первой женщины-архитектора Башен Динга знала наизусть. Только оно ей не нравилось. То есть ей не нравились некоторые обстоятельства судьбы матриарха Зеры… если бы судьбу Зере писала она, кое-что сложилось бы иначе.

Девочка решительно макнула высохшее стило в чернила. Пусть будет так!

«Маш и Зера мечтали пожениться… — поползли по бумаге неровные упрямые буковки, словно цепочка муравьев, доставляющих домой добычу, — …но их разлучили. Зера уехала в Бераг учиться на архитектора, Маш остался ее ждать. Они были послушны воле патриархов, и вот патриарх семейства Эшзег решил, что Зеру пора выдать замуж, а патриарх семейства Нокра решил, что Маш должен взять жену, и каждому из них подобрали пару…»

Динга стукнула кулачком по столу. Она знала, что следует написать дальше. «Маш и Зера продолжали любить друг друга, но они покорились решению старших…» Как, ну как они могли?!

Упрямо сошлись на переносице фамильные брови. Побежали быстрее неровные буквы, складываясь в кривые строчки, ведущие к цели.

«…но была их любовь сильнее, чем запреты и предписания. Зера тайком приехала к Машу, и была у них ночь любви, и когда Зера выходила замуж за нелюбимого, она была уже беременна сыном Маша…»

— Да что ты пишешь такое?! — ахнула за плечом Динги бабушка. — Кто тебя подучил опозорить предков?! Стыд-то какой, стыд!!! Дай сюда немедленно! Отдай, пока никто не увидел!

Стоя в углу, носом в паутину, Динга счастливо улыбалась. Домовой паук нервно удрал от нее повыше и взялся плести там новую сеть.

— Я ничего не испорчу, — пообещала ему девочка. — Я знаю, как надо.

Но паук не услышал — а может, услышал, но не поверил.

В лето окончания школы с Инной случилась первая любовь — как случается снегопад или ливень, стихийно и в чем-то даже безлично. Сережа был старше, учился в физкультурном институте. Они ходили повсюду, держась за руки ухитрялись смотреть кино, не разнимая рук, и есть мороженое, не разнимая рук. «Покровские ворота», «Влюблен по собственному желанию», «Одиноким предоставляется общежитие», ей казалось, что влюблены все вокруг… Пломбир, эскимо, крем-брюле в вафельных стаканчиках, тающая сладость на губах… Однажды они, не разнимая рук, валялись на продавленной кровати в общаге; и как при этом Сережа умудрился снять с нее трусики, Инна даже не поняла — но ни о чем из произошедшего не жалела. Пользуясь летним отсутствием соседа по комнате, они с Сережей до сентября занимались любовью, лишь перебравшись с кровати на пол — вместе с матрасом. По подоконнику топтались голуби, ворковали, прилетали и улетали, хлопая крыльями; в форточку было видно небо, синее, как королевские знамена в мире Башен. Объявившийся в сентябре сосед долго ругался, что Сережа позволил голубям сплошь загадить подоконник.

С наступлением осени их сезонная любовь тихо увяла, а Инна пошла работать секретаршей в унылую производственную контору. Серое здание, проходная с вертушкой, слишком яркие лампы дневного света, которые монотонно гудят на пределе слышимости — гудение становится привычным, его не замечаешь, но в сон от него клонит еще сильнее… Бумажки, бумажки, накладные, докладные… Пытаясь бороться со сном, Инна закончила курсы машинописи. Пришлось проститься с маникюром — «Ятрань» требовала уверенного, жесткого удара. Металлический лязг печатной машинки вскорости тоже стал привычен и больше не спасал от дремы… Однажды Инна вынула только что перепечатанную страницу и…

Они были друзьями, Эш-Зег и Нок-Ра. Вспыльчивый, упрямый Эшзег — и могучий Нокра, надежный как скала и примерно такой же разговорчивый. Караван шел на запад, злое рыжее солнце жгло им бритые затылки по утрам и слепило глаза к вечеру. Караван рабов шел на запад — но Эшзег решил, что им нужно на восток.

Не прошло и трех дней, как рабы взбунтовались. Напрасно надсмотрщики кромсали иззубренными мечами воздух и плоть — их стоптали толпой. Каждый дорого продал жизнь, за одного надсмотрщика в зубы Костлявому Зверю отправились шестеро рабов — но Эшзег, зачинщик бунта, счел обменный курс удовлетворительным. Вернувшись в только что пройденный поселок, бунтари совершили еще один обмен — жизнь жителей, за вычетом двоих ретивых стражников, на два часа работы кузнеца с подмастерьями. Вечный Меняла по ту сторону Неба ухмыльнулся, кивнул благосклонно — и бывший караван потерялся в холмах и оврагах, люди раскатились как бусины, когда порвалась державшая их вместе цепь.

Эшзег и Нокра шли днем и ночью, спали по три часа в сутки, на ходу ловили нелетяг, свежевали и ели сырыми, выплевывая только кости. Они добрались до плато неподалеку от столицы незамеченными. «Здесь», — сказал Эшзег, и Нокра принялся таскать камни. Когда их нашли, Башня поднялась уже на треть.