Проделки морского беса - [5]
— Господа! — спокойно сказал Елизар. — Странный обычай в здешних краях встречать гостей! Мы проезжие люди, мы офицеры, следующие по государевой надобности.
Наступило замешательство. Немцы немного отрезвели, смущенно переминались. Наиболее благоразумные потихоньку оттесняли задир.
Вдруг между обеими группами появился высокий иностранец в темном кафтане и пышном парике цвета воронова крыла, тот самый, что обедал за соседним столом. Он протянул вперед руку, как бы требуя прекратить ссору.
— О! Фуй, шанде! [2] — произнес он укоризненно. — Фи! Так поступают мужланы, простолюдины! Дворянам следует всегда помнить: шпага — младшая сестра рыцарского меча. Ее нельзя обнажать в кабаках. А вы играете вашими шпагами и рапирами как тросточками. Прошу разойтись, господа!
Неизвестно почему, но этот вельможный, уверенный голос и произнесенные слова подействовали на забияк как приказ. Немцы, толкаясь, торопясь, выдергивали клинки из сиденья стула, поспешно заталкивали шпаги в ножны и один за другим спешили к выходу. Выбежавший из кухни перепуганный трактирщик с низкими поклонами провожал их.
Иностранец церемонно поклонился Елизару.
— Вы обладаете завидным хладнокровием, — произнес он с усмешкой. Это можно было понять как комплимент и как замаскированную издевку: по понятиям дуэлянтов тех дней, сражаясь на шпагах, кидаться стулом неприлично.
Елизар вспыхнул, но сдержался. Он взглянул прямо в лицо иностранцу и спокойно ответил:
— Нам сносить незаслуженные обиды и этакую неучтивость столь же непривычно, как и вам. Были б мы вольные люди, а не на службе, сумели б постоять за себя. Но честь россиянина не в том, чтоб напрасно петушиную спесь показывать, а в том, чтоб честно и с пользой служить отечеству.
Глава 3
ПОСЛАННИК ЦЕЗАРЯ
Обещанная советником карета вскоре прибыла. Это была ветхая семейная берлина, вероятно долго служившая какому-нибудь помещику и вмещавшая в себя все его многочисленное семейство. Кроме мест внутри кареты, сзади имелись еще запятки для слуг. Карету волокли четыре лошади: две очень рослые, но тощие водовозные клячи и две разномастные низенькие крестьянские лошаденки, видимо принадлежавшие пекарю.
— Мне приказано отвезти господ в город Эйдер, — важно объявил с козел кучер.
— Почему в Эйдер? — закричали голштинцы.
— Почему в Эйдер? — подхватил датчанин. — Мне надо в Гузум, там стоит наша армия.
— Карета поедет в Эйдер и больше никуда, — властно перебил спорящих все тот же высокий незнакомец в черном кафтане и пышном парике. — В Эйдер следуют трое пассажиров: я и вот эти двое молодых людей, — он указал на Елизара и Акима. — С ними еще двое слуг. Моего слугу я оставляю здесь с багажом. А вы как желаете, господа? Можете присоединиться к нам и просить у князя Меншикова уже в Эйдере лошадей для дальнейшего следования.
Датчанин и оба голштинца отошли в сторону, посовещались, затем объявили, что согласны. Лучше добраться до русских, чем сидеть здесь и проедать подорожные деньги.
— Позвольте узнать, — решительно спросил Елизар незнакомца в черном, — с кем мы имеем честь?
— И позвольте представиться, — добавил Аким, — офицеры российского флота, фон Яблоков и фон Овчина-Шубников.
Глаза Елизара лукаво блеснули. Ишь какой Акимка резвец! Сразу перенял манеру немцев каждому дворянину вешать к фамилии «фон».
Черный церемонно поклонился, снял маленькую, сплюснутую с боков шляпу, выставил вперед правую ногу, помахал шляпой, словно подметая пыль перед собой. Полы его длинного кафтана оттопырились в стороны, шпага просунулась сзади в разрез, поднялась торчком, как хвост.
— Граф Штерн фон Штернфельд, дипломат. Его цезарское величество, мой повелитель, и ваш император и царь Петр Первый питают друг к другу сердечную симпатию, и я спешу выполнить возложенную на меня миссию.
Пришлось и фенрихам тоже снять шляпы и поклониться согласно европейскому политесу, то есть учтивости. Захотели представиться и датчанин с голштинцами. Эти были в невысоких чинах: датчанин капитан, а голштинцы подлейтенанты.
Графу предложили первому занять место в карете. Он, не торопясь, поставил ногу на подножку, ловким движением поднял кончиком шпаги край плаща, который набросил ему на плечи слуга, и легко впорхнул в карету, точно в светскую гостиную. За ним полез капитан и оба голштинца; последними поднялись русские фенрихи. Матрозы вскарабкались на запятки, примостили в ногах сундучки и свертки. Кучер щелкнул длинным бичом, мальчишка почтальон протрубил в почтовый рожок, и скрипучий экипаж тронулся.
Елизар и Аким с любопытством глядели на проплывающую мимо каретных окон незнакомую страну. За городской околицей потянулась ровная, как тарелка, равнина. Только по краям дороги торчали могучие, очень старые, покореженные ветрами, словно уставшие от долгой жизни грабы и дубы. Лишь кое-где на межах между полями торчали чахлые кустики, обглоданные козами. По полям, там, где не было пашни или огорода, важно разгуливали тучные, круторогие коровы, охраняемые собаками.
Ехали быстро, хотя огромные колеса экипажа поворачивались словно неохотно и скрипели, точно жалуясь на непосильный труд. И лошади вразнобой стучали копытами, нагоняя сон.
