Продажная шкура - [41]

— Оба, — ответил он.

Я сощурилась на него.

— Хочешь сказать, что был тут, как маршал и у…

Дверь открылась, и вопросы отошли на второй план. Бернардо наклонился вперед и прошептал прямо мне в ухо.

— Он никогда ни на чьи вопросы не отвечает, кроме твоих.

Я бросила через плечо, пока мы шли за Эдуардом от двустворчатой двери к лестничной площадке.

— Ревнуешь?

Бернардо нахмурился. Нет, я не должна была над ним смеяться, но я была на нервах, и травить его было куда веселее той забавы, которая нам предстояла.

По телевизору нам показывают секции-ящики. В действительности их нет, или, по крайней мере, не было ни в одном морге, где бывала я. Я уверена, что где-то они есть, но вы не замечали, что по телевизору ряды секций идут настолько высоко, что вам пришлось бы подставлять лестницу, чтобы добраться до тел? Как такое возможно?

Мы были в облачены в небольшие распашонки-халаты с завязками на спине, Олаф и патологоанатом надели по две пары перчаток: первая пара — латекс, вторая — синий нитрил. Двойная защита стала стандартной для большинства моргов, чтобы защитить от инфекций, передающихся с кровью. Благодаря меткам Жан-Клода я, вероятно, вообще не могла ничем заразиться, даже полезь я туда голыми руками, поэтому я выбрала только нитрил. Во-первых: руки меньше потеют; во-вторых: если мне нужно было чего-то коснуться или поднять, с одним слоем перчаток это было сподручнее. Никогда не будет мне удобно работать в перчатках. Я предпочла нитрил латексу, потому что он более стойкий к прокалыванию.

Морги никогда не бывают мрачными и темными, какими их нам показывают по телевизору. Морг Графства Кларк не был исключением; он был ярким и жизнерадостным. Там пахло чистотой, с легким привкусом дезинфицирующего средства и чего-то еще. Я не имела понятия что за «что-то еще» это было, но оно никогда не вызывало у меня желания начать дышать глубже. Подозреваю, что этот «запах» был воображаемым, и на самом деле его не было вовсе. Морги обычно ничем не пахнут. У этого морга был второй холодильный зал для тел, потому там и пахло чем-то еще. И мне это действительно нравилось.

Олаф и я были в первом зале аутопсии, который переливался красными столиками, сияющими серебристыми раковинами, и стенами, выложенными коричневой и красной плиткой. Набор цветов напоминал чью-то веселенькую кухню. За исключением того, что в большинстве кухонь нет трупов в пластиковых мешках на каталках возле раковин и столиков. Я не могла выгнать кухонную аналогию из головы, так что тело выглядело не призрачным, завёрнутое в пластиковую оболочку, а неуместно, как что-то, что вы только что извлекли из холодильника.

Когда-то тела меня беспокоили, но это было давно. А вот что беспокоит меня в моргах сейчас, так это горстка вампиров, которые бодрствовали, когда мне пришлось выполнять свою работу. Живые и прикованные цепью к столам. Те, что просто плевали мне в лицо или пытались цапнуть посильней, меня абсолютно не беспокоили. Кто меня действительно волновал, так это те, кто плакал. Те, кто молил оставить им жизнь. Те, что не дают покоя.

Морги заставляют меня думать о слезах, и не о моих. В этом морге была маленькая комнатка сбоку возле гаража, предназначенная только для умерщвления вампиров. Рядом с этой комнатой была комната донорских органов. Они были похожи, как две капли воды, только одна помогала людям выживать, а другая лишала их жизни. О, в комнате для вампиров были цепи и освященные предметы, этим она и отличалась. Но, к счастью, сегодня я не буду ею пользоваться.

Доктор Т. Мемфис — без шуток, это имя было написано на его бейдже — стоял возле первого тела. Мемфис был ростом в пять футов шесть дюймов (примерно 171 см) и немного кругловат в талии, так что его белый халат не сходился на нем, но он все равно умудрился застегнуть верх. Из-под халата выглядывал воротничок белой классической рубашки и галстук. Это должно было быть чертовски жарко в местном пустынном аду, но он большую часть своего времени проводил в прохладных местах. Его вьющиеся волосы местами начали сдаваться в битве за стремление покрыть всю голову целиком, и в некоторых местах седых было уже больше, чем коричневых, бывших прежде. Маленькие круглые очки довершали картину.

Он выглядел безобидным и профессиональным, пока не посмотришь ему в глаза. Его глаза были холодными и серыми, и злыми. Слово «сердитый» было бы неверным; он был разозлен и не беспокоился о том, что мы это видим.

Конечно, мне вовсе не обязательно было заглядывать ему в глаза, чтобы узнать о том, что он не был счастлив нас видеть. Все, что он делал, было переполнено яростью. Он рывком натянул свои перчатки. Он постукивал по краю стола. Он резким движением сорвал пластиковый пакет с лица трупа, приоткрыв только лицо. Он позаботился, чтобы всё остальное осталось прикрытым.

Олаф наблюдал за всем этим бесстрастно, будто этот мужчина для него ничего не значил. Возможно, так оно и было. Может Олаф всю свою жизнь ждал кого-то, кто мог бы его заинтересовать, а до тех пор люди для него просто не существовали. Была ли это миролюбивая сторона личности Олафа или его одиночество? Или, возможно, безмолвие.