Продажная шкура - [110]

Давненько я не встречала столь «видимую» парапсихически душу. Но иногда насилие над жертвой настолько огромно, что наделяет душу парапсихической энергией. Это делает такие души настолько «видимыми» для моих способностей, что я не могу их не замечать.

Я стояла на жаре, пот струился вдоль моей шеи, задыхаясь под весом своего снаряжения в пульсирующем гнете солнечных лучей. Люди всегда думают, что призраков можно видеть лишь по ночам, или в сумерки, или тому подобное, но призракам закон не писан. Они появляются тогда, когда находят того, кто способен их увидеть. Вот мне повезло, блин!

— Надеюсь, это не один из ваших людей? — спросила я. Мой голос прозвучал ровно, словно я и не прилагала усилий, пытаясь игнорировать присутствие чьей-то души, парящей над нами.

— Нет, это — Глик. Он был одним из первых экстрасенсов, которых мы наняли.

— Это многое объясняет, — заметила я.

— Объясняет что? — спросил Купер.

Эдуард провел кончиками пальцев по моей руке, словно предупреждая.

— Маршал Блейк иногда улавливает следы мертвых.

— Я не экстрасенс вроде тех, кого привлекают при раскрытии дел с помощью видений, — пояснила я, — но иногда я ощущаю мертвых, все виды нежити.

— Вы чувствуете Глика?

— Вроде того.

— Вы слышите его голос у себя в голове?

— Нет, мертвые не разговаривают со мной. Я бы, скорее, назвала это эмоциями.

— Что за эмоции? Страх?

— Нет, — ответила я.

— Что же тогда?

Я прокляла себя за то, что заговорила об этом вслух.

— Замешательство. Он озадачен, — ответила я часть правды.

— Чем озадачен?

— Тем, что мертв, — ответила я.

Купер уставился на тело.

— Вы имеете в виду, что он все еще там?

— Нет, вовсе нет, — возразила я.

Эдуард отрицательно покачал головой:

— Лучше скажи ему правду — то, что он сейчас представляет, намного хуже.

— Пожалуйста, не говорите никому, что я умею это, но иногда я ощущаю души недавно умерших.

— Под душами вы подразумеваете призраков, — уточнил Купер.

— Нет, я говорю про души. Призраки появляются позже и чаще всего они ощущаются совсем иначе.

— Выходит, душа Глика парит где-то тут?

— Такое бывает. Она понаблюдает тут какое-то время, а потом отлетит.

— Вы имеете в виду, на Небеса?

Я сказала единственное, что могла:

— Да, именно об этом я и говорю.

Олаф, который все это время молчал, вдруг сказал:

— Разве она не может попасть в ад?

Дерьмо.

Купер поглядел на Олафа, потом на меня:

— Что скажете, Блейк? Глик был евреем, значит, он отправится в преисподнюю?

— Он был хорошим человеком?

— Да. Он любил свою жену и детей, и был очень хорошим человеком.

— Я думаю, добро есть добро, так что он попадет на Небеса.

Он жестом показал на низкорослый кустарник:

— Мэчет был тем еще ублюдком. Он изменял жене. Он увлекался азартными играми и его собирались вышвырнуть из команды. Он попадет в ад?

Я хотела спросить, с чего он ко мне привязался? Как это так получилось, что я веду философскую дискуссию над телами?

— Я христианка, но если Бог действительно всех любит, то зачем ему обрекать людей, которых ему полагается любить и прощать, на вечные муки в персональной камере пыток? Если вы читали Библию, вы знаете, что идея ада, которую нам предлагают в кино и книгах, была придумана сценаристами и литераторами. «Ад» Данте был вырван из контекста «Божественной комедии» церковью, чтобы запугать людей, в буквальном смысле для того, чтобы, эксплуатируя людские страхи, заставить их принять христианство.

— Так вы не верите в ад.

С точки зрения философии, нет. Но, если честно, католик есть католик; вслух же я сказала только то, что ему хотелось услышать, глядя на тело погибшего друга:

— Нет, я не верю.

Как ни странно, меня не сразила на месте сверкающая молния. Возможно, если лгать во имя высшей цели, это прощают.

Глава 46

Тела двух офицеров полиции, которые вели наблюдение за домом, лежали посреди жесткого кустарника, подобно сломанным куклам. Они были настолько изувечены, что глаза отказывались воспринимать увиденное с одного беглого взгляда. Всегда паршиво, когда мозги… нет уж, я не хочу этого видеть! Вы закрываете глаза — это последний прием, который есть в арсенале у вашего мозга, чтобы оградить вас от ночных кошмаров на будущее. Но я ношу значок, что означает, что мне нельзя закрывать глаза, мечтая о том, чтобы ужасы исчезли.

Все мы, обладатели значков различных ведомств, стояли неподалеку, глядя на то, что осталось от двух мужчин. Один из них был темноволосый, голова другого была настолько покрыта кровью, что я не могла определить цвет его волос. Тела были разорваны на части, словно нечто огромное, обладающее невиданной силой, схватило их поперек груди и дернуло в разные стороны. Залитые кровью внутренние органы невозможно было узнать, словно кто-то или что-то перемолол их в месиво.

— Сперва их разорвали на части, — предположила я. — А затем прошлись по внутренним органам.

— Это бы все объяснило, — добавил Эдуард.

Бернардо подошел к нам. Шоу куда-то пропал. Может, Бернардо отвлек его настолько, что Шоу и думать забыл, что не желал меня здесь видеть, или, возможно, дело было в погибших офицерах. У Шоу и без меня дел было по горло.

Бернардо присоединился к нам, осматривая трупы, но сначала он отвернулся — он всегда так делал. И, кстати, я бы накинула ему за это штрафной бал в своей книге подсчета очков. Хотя, по правде говоря, в данном случае я его отчасти понимала.