Продажная шкура - [24]

Борьба Томаса со своим Голодом носит затяжной и весьма непростой характер. Одержать в ней окончательную победу скорее всего невозможно. Однако он не прекращает попыток. Остальные члены семьи Рейтов считают его сумасшедшим.

Но я его понимаю.

Придя в себя, он вернулся ко мне; черты лица его сделались холодны и незыблемы как антарктические горы.

Вдвоем мы направились к стоянке, где он оставил машину.

— Спросить можно? — поинтересовался я.

Он кивнул.

— Белые вампиры получают ожоги, только когда пытаются кормиться тем, кого коснулась истинная любовь, так?

— Все не так просто, — негромко произнес Томас. — Скорее это зависит от того, как сильно руководит твоими действиями Голод при этом прикосновении.

Я хмыкнул.

— Но ведь при кормежке Голод берет власть.

Томас медленно кивнул.

— Тогда зачем Мэдлин пыталась кормиться Жюстиной? Не могла же она не понимать, что это причинит ей боль?

— По той же причине, по которой это делаю я, — ответил Томас. — Она ничего не может с собой поделать. Это рефлекс.

— Не понимаю, — нахмурился я.

Он молчал так долго, что я решил было, что он не ответит. Но он все-таки заговорил.

— Мы с Жюстиной вместе уже много лет. И она… она много для меня значит. Когда я рядом с ней, я ни о чем другом не могу думать. Только о ней. А когда я до нее дотрагиваюсь, все мое существо требует, чтобы я от нее не отрывался.

— И твой Голод — не исключение, — пробормотал я.

Он кивнул.

— В этом мы сходимся, я и мой демон. Поэтому я не могу коснуться Жюстины без того, чтобы… чтобы не выпустить его поближе к поверхности — ты, наверное, так бы это назвал.

— И он обжигается, — кивнул я.

— Мэдлин — противоположный конец спектра. Она полагает, что может кормиться на ком захочет и когда захочет. Людей она не замечает. Она видит только пищу. Голод управляет ею всецело. — Он недобро улыбнулся. — В общем, для нее это рефлекс, как и для меня.

— У тебя все по-другому. Для нее так со всеми. Не только с Жюстиной.

Он пожал плечами.

— Мне плевать на всех. Я переживаю за Жюстину.

— Ты — не такой, как все. А для нее, выходит, все одинаковы, — предположил я. — Не только Жюстина.

Он снова пожал плечами.

— Мне плевать на всех остальных. Меня волнует только Жюстина.

— Ты не такой, как все, — повторил я.

Томас повернулся ко мне; лицо его застыло словно лед.

— Заткнись, Гарри.

— Но…

Он понизил голос до хрипловатого рычания.

— Заткнись. Ну?

Все это немного пугало.

Некоторое время он продолжал пристально смотреть на меня, потом тряхнул головой и медленно выдохнул.

— Сейчас подгоню машину. Подожди здесь.

— Угу, — кивнул я.

Он удалился от меня бесшумной походкой, сунув руки в карманы и низко опустив голову. Все до единой женщины, мимо которых он проходил, да и некоторые мужчины оглядывались на него. Он не обращал на них никакого внимания.

На меня, впрочем, тоже оглядывались, но только потому, что я стоял на тротуаре перед полудюжиной самых престижных ночных заведений Чикаго в разгар жаркой летней ночи, облаченный в длинный кожаный плащ, с покрытым резными рунами посохом в руках. Взгляды, бросаемые на Томаса, говорили «ого!». Взгляды, бросаемые на меня, говорили «ну и ну…».

Что-то мне плохо верится, чтобы в отношении меня это изменилось.

Пока я ждал, мои инстинкты снова забили тревогу. Кто-то снова следил за мной — я ощущал это загривком. Мои инстинкты редко меня подводят, поэтому я не стал отмахиваться от них, а изготовил свой браслет-оберег и медленно, как бы невзначай огляделся по сторонам. Я не заметил никого, но когда мой взгляд скользил по переулку на противоположной стороне улицы, там что-то мелькнуло, какое-то мерцание. На мгновение я сосредоточил взгляд на этом месте и разобрал неясную человеческую фигуру.

А потом мерцание разом сменилось очертаниями Анастасии Люччо. Она подняла руку и махнула, подзывая к себе.

Ох.

Я короткими перебежками, в интервалы между проезжающими машинами, пересек улицу, и мы отступили на несколько шагов в темный переулок.

— Привет, Стейси, — сказал я.

Она повернулась ко мне, и в одной руке ее как по волшебству возникла шпага, а в другой — пистолет. Острие шпаги застыло в угрожающей близости от моего лица, и мне пришлось отдернуть голову. В результате я оступился и привалился спиной к стене.

Анастасия выгнула бровь; губы ее, обычно мягкие и чувственные, сжались в жесткую линию.

— Надеюсь, ты все-таки настоящий Гарри Дрезден, а имя мое сократил только для того, чтобы проверить, настоящая ли я Анастасия, — она сделала особое ударение на имени, — Люччо.

— Ну… да, Анастасия, — произнес я, стараясь не шевелиться. — Впрочем, я понял, что это действительно ты, по одной твоей реакции.

Она отодвинула острие шпаги от моего горла и опустила пистолет. Напряжение, сковывавшее ее, заметно ослабло; она сделала глубокий вдох и убрала оружие.

— Ну разумеется, я. А кто еще?

Я тряхнул головой.

— Ночь у меня выдалась нелегкая. Со Шкурой-Перевертышем и прочими.

Она выгнула бровь. Анастасия Люччо командует Корпусом Стражей, этакой полицией или вооруженными силами Белого Совета. И опыта боевого у нее лет двести, если не больше.

— Приходилось встречаться, — кивнула она и взяла меня за руку. — Ты как, в порядке?