Продавец сладостей. Рассказы. «В следующее воскресенье». «Боги, демоны и другие» - [122]

Шрифт
Интервал

Таков был этот добросовестный сознательный вандал, который делал свое дело просто потому, что у него были для этого силы и возможности. Наверно, он говорил себе при этом: «В мире слишком распространилась зараза искусства, я хоть сделаю что могу, чтобы как-то воспрепятствовать ей».

Того, что сделано руками этого человека, теперь не поправить. Мы вынуждены признать это как закономерность исторического развития. А вот работа вандалов неисторических должна внушать нам сегодня серьезные опасения. Я был недавно в одном древнем храме, знаменитом своей мельчайшей резьбой по камню на столбах, сводах и стенах. Кропотливая работа древних мастеров была видна мне повсюду, но еще гораздо больше бросалась в глаза работа тех, кто в позднейшие времена пытался вносить в нее усовершенствования.

Вот это истинные вандалы. Они, я думаю, говорили себе так: «Старые мастера, конечно, много сделали, не приходится спорить, и все же они не умели навести вокруг настоящий блеск». И незамедлительно приобретали на храмовые деньги побольше алюминиевой краски, цемента, извести и строительного раствора и щедро замазывали каждый карниз и каждый дюйм стены и потолка. Там, куда особенно трудно было добраться, алюминиевая краска накладывалась двойным слоем, и при этом с гордостью говорилось: «Вот теперь совсем другое дело. Фигурки все словно серебряные». В действительности же фигурки теперь кажутся переплавленными из старой оловянной посуды. Используются в тех же целях и серебряные бумажки из сигаретных пачек. Особенно много этого материала пошло на покрытие богато инкрустированной внутренней двери. Я не удержался и спросил храмовое начальство, зачем это было сделано. И храмовое начальство мне ответило: «Вы же знаете, наш храм знаменит, в нем бывает сам министр. Не мог же я допустить, чтобы у министра создалось впечатление, будто мы мало заботимся о нашем храме».

Вандал, облеченный начальственной властью, — это самая грозная фигура нашей современности. Он способен превратить в кашу архитектурный ансамбль целого города. Стоит ему увидеть дом, и ему сразу же хочется что-нибудь с этим домом сделать. Слова его имеют большой вес у всякого рода секретарей и администраторов, которые повсюду сопровождают его с блокнотами наготове. И если он указует перстом на здание и говорит, что тут надо кое-что переделать, ни один из них не осмеливается ему перечить. К современному железобетонному высотному дому он может распорядиться прилепить вверху на фасаде огромный бутон лотоса, или выбить цветочный орнамент на опорах, или вообще даст указание соорудить на крыше купол и поставить по углам резные башенки в стиле Великих Моголов. А к старой французской вилле он может пристроить конструктивистское крыло-консоль.

Вандализм бывает прямой и открытый, как в вышеприведенных примерах, а бывает еще и завуалированный, тайный. Я, например, терпеть не могу неувядающих бумажных цветов в вазах. На мой взгляд, ставить в вазы искусственные цветы — это вандализм. Блестящие полиэтиленовые портьеры на дверях и окнах вызывают у меня неприятное чувство, равно как и нагромождения горшков с папоротниками и другими растениями на верандах или чудовищные плети дикого винограда, до самой крыши покрывающие стены дома. Такова моя сугубо личная точка зрения. Убежден, что человек, вырастивший эти растения или развесивший полиэтиленовые портьеры, дорожит и гордится ими, и он вправе возражать против того, чтобы его называли вандалом в его собственном доме. Я уважаю это его право. И я никогда не покажу ему мой личный список действий, которые я считаю проявлениями вандализма. Каждый человек может составить лично для себя такой список.

А стандартного списка вандализмов, которым могли бы пользоваться люди при оборудовании жилища, создать невозможно, как бы далеко ни зашла стандартизация общества. Те, кому нравятся иллюстрированные календари, не будут знать покоя, покуда не увешают свои стены всеми календарями, выпускаемыми к Новому году всеми фирмами и предприятиями. Любители групповых фотографий будут стремиться покрыть каждый квадратный дюйм всевозможными портретами друзей, родственников и знакомых, невесть как попавшими в их руки. Администратор, торгующий местом на стенах мюзик-холла, завесит каждый простенок рекламами, возвещающими о достоинствах какого-нибудь мыла или питательного крема. И даже человека, задумавшего во что бы то ни стало выкрасить свой дом в темно-кубовый цвет, а поверх щедро расцветить ярко-зелеными узорами маслом, никто не вправе схватить за руку. В таких случаях мы скромно отворачиваемся и бормочем возражения себе под нос, вместо того чтобы выкрикивать их со всех крыш. Ничего не поделаешь, этого требует общественная гармония. Иное поведение было бы неприличным. Но где-то надо положить предел. Когда вандал не ограничивается собственным домом и ближайшим окружением, а принимается с общественным размахом вносить усовершенствования в красоты природы и искусства, вот тут мы должны подняться против него и не стесняясь кричать: «Долой!»

Цензурные размышления

Фанатики свободы мечтают о мире, в котором исчезнет самое слово «цензор». В их воображении рисуется такая жизнь, когда можно говорить, писать и, если занимаешься рекламой, выставлять все что ни заблагорассудится, не рискуя вызвать ничьих нареканий.


Еще от автора Разипурам Кришнасвами Нарайан
Лавана

В 1964 г. Нарайан издает книгу «Боги, демоны и другие», в которой ставит перед собой трудную задачу: дать краткий, выразительный пересказ древних легенд, современное их прочтение. Нарайан придает своим пересказам особую интонацию, слегка ироническую и отстраненную; он свободно сопоставляет события мифа и сегодняшнего дня.


В ожидании Махатмы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Седьмой дом

Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.


Мой дядя

Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.


Осел

Свободные раздумья на избранную тему, сатирические гротески, лирические зарисовки — эссе Нарайана широко разнообразят каноны жанра. Почти во всех эссе проявляется характерная черта сатирического дарования писателя — остро подмечая несообразности и пороки нашего времени, он умеет легким смещением акцентов и утрировкой доводить их до полного абсурда.


Мир рассказчика

В 1964 г. Нарайан издает книгу «Боги, демоны и другие», в которой ставит перед собой трудную задачу: дать краткий, выразительный пересказ древних легенд, современное их прочтение. Нарайан придает своим пересказам особую интонацию, слегка ироническую и отстраненную; он свободно сопоставляет события мифа и сегодняшнего дня.


Рекомендуем почитать
Цветы ядовитые

И. С. Лукаш (1892–1940) известен как видный прозаик эмиграции, автор исторических и биографических романов и рассказов. Менее известно то, что Лукаш начинал свою литературную карьеру как эгофутурист, создатель миниатюр и стихотворений в прозе, насыщенных фантастическими и макабрическими образами вампиров, зловещих старух, оживающих мертвецов, рушащихся городов будущего, смерти и тления. В настоящей книге впервые собраны произведения эгофутуристического периода творчества И. Лукаша, включая полностью воспроизведенный сборник «Цветы ядовитые» (1910).


Идиллии

Книга «Идиллии» классика болгарской литературы Петко Ю. Тодорова (1879—1916), впервые переведенная на русский язык, представляет собой сборник поэтических новелл, в значительной части построенных на мотивах народных песен и преданий.


Мой дядя — чиновник

Действие романа известного кубинского писателя конца XIX века Рамона Месы происходит в 1880-е годы — в период борьбы за превращение Кубы из испанской колонии в независимую демократическую республику.


Геммалия

«В одном обществе, где только что прочли „Вампира“ лорда Байрона, заспорили, может ли существо женского пола, столь же чудовищное, как лорд Рутвен, быть наделено всем очарованием красоты. Так родилась книга, которая была завершена в течение нескольких осенних вечеров…» Впервые на русском языке — перевод редчайшей анонимной повести «Геммалия», вышедшей в Париже в 1825 г.


Кокосовое молоко

Франсиско Эррера Веладо рассказывает о Сальвадоре 20-х годов, о тех днях, когда в стране еще не наступило «черное тридцатилетие» военно-фашистских диктатур. Рассказы старого поэта и прозаика подкупают пронизывающей их любовью к простому человеку, удивительно тонким юмором, непринужденностью изложения. В жанровых картинках, написанных явно с натуры и насыщенных подлинной народностью, видный сальвадорский писатель сумел красочно передать своеобразие жизни и быта своих соотечественников. Ю. Дашкевич.


Всего лишь женщина. Человек, которого выслеживают

В этот небольшой сборник известного французского романиста, поэта, мастера любовного жанра Франсиса Карко (1886–1958) включены два его произведения — достаточно известный роман «Всего лишь женщина» и не издававшееся в России с начала XX века, «прочно» забытое сочинение «Человек, которого выслеживают». В первом повествуется о неодолимой страсти юноши к служанке. При этом разница в возрасте и социальном положении, измены, ревность, всеобщее осуждение только сильнее разжигают эту страсть. Во втором романе представлена история странных взаимоотношений мужчины и женщины — убийцы и свидетельницы преступления, — которых, несмотря на испытываемый по отношению друг к другу страх и неприязнь, объединяет общая тайна и болезненное взаимное влечение.


Кошки-мышки

Грозное оружие сатиры И. Эркеня обращено против социальной несправедливости, лжи и обывательского равнодушия, против моральной беспринципности. Вера в торжество гуманизма — таков общественный пафос его творчества.


Избранное

В книгу вошли лучшие произведения крупнейшего писателя современного Китая Ба Цзиня, отражающие этапы эволюции его художественного мастерства. Некоторые произведения уже известны советскому читателю, другие дают представление о творчестве Ба Цзиня в последние годы.


Кто помнит о море

Мухаммед Диб — крупнейший современный алжирский писатель, автор многих романов и новелл, получивших широкое международное признание.В романах «Кто помнит о море», «Пляска смерти», «Бог в стране варваров», «Повелитель охоты», автор затрагивает острые проблемы современной жизни как в странах, освободившихся от колониализма, так и в странах капиталистического Запада.


Молчание моря

Веркор (настоящее имя Жан Брюллер) — знаменитый французский писатель. Его подпольно изданная повесть «Молчание моря» (1942) стала первым словом литературы французского Сопротивления.Jean Vercors. Le silence de la mer. 1942.Перевод с французского Н. Столяровой и Н. ИпполитовойРедактор О. ТельноваВеркор. Издательство «Радуга». Москва. 1990. (Серия «Мастера современной прозы»).