Проданная замуж - [70]

14

Когда Азмиру было восемь месяцев, Манц купил хозяйственный магазин и Мена стала там работать. И снова, после многих месяцев, на протяжении которых всю работу по дому мы делили с Меной, мне пришлось справляться самой, отчего я невероятно уставала. Кроме того, с течением времени я обнаружила, что для матери мой новый статус ничего не значил. Она всегда все знала лучше. Если я хотела сделать что-нибудь для Азмира, мать решала иначе. Я не могла выходить с малышом на прогулки, не могла кормить его тем, чем хотела, не могла взять его на руки, когда он плакал. Мать говорила, что, если брать ребенка на руки каждый раз, когда он плачет, он привыкнет, что с ним нянчатся, и будет избалованным.

К ребенку Танвир и Сайбера эти правила не применялись. Шэм родился меньше чем через месяц после появления на свет Азмира. Шэма постоянно вывозили на прогулки, одевали, как хотели, кормили, чем хотели, а когда он плакал, мать сама брала его на руки. Почему я не могла делать то же самое для своего сына?

Несмотря на вечную занятость, я находила время, чтобы покормить Азмира, переодеть его и поиграть с ним. Он рос счастливым малышом и редко плакал, уж точно не так часто, как когда-то дети Ханиф. В четырнадцать месяцев он уже был приучен к горшку и примерно в это же время начал ходить. Когда Шэм делал свои первые шаги, Танвир и Сайбер были на седьмом небе от счастья, и все остальные тоже. А когда неделю или две спустя начал ходить Азмир, кроме меня это заметила только Мена. Она поцеловала малыша и дала ему конфету.

От Афзала не было вестей с тех пор, как мать сообщила ему о рождении Азмира. Ни поздравительных открыток, ничего. Мне хотелось, чтобы Афзал приехал и заботился о нас, но, поскольку он не предпринимал никаких попыток даже расспросить о сыне, я поначалу чувствовала себя преданной. Но потом — как всегда — поняла, что должна самостоятельно пробивать дорогу, теперь не только себе, но и Азмиру. Мне пришлось сосредоточиться на этом. Порой становилось тяжело, бывало, я плакала со спящим Азмиром на руках.

Я рассказывала сыну сказки, когда-то прочитанные в детском доме, и пела песни, которыми меня убаюкивала на диванчике тетушка Пегги. Я придумывала множество историй про детей, живущих в лесах Кэннок Чейза, и рассказывала их Азмиру вечер за вечером, когда никто не слышал.

Но я менялась. Я начала упорнее отстаивать свои интересы. Я выходила с Азмиром в город, когда считала нужным, говорила «нет», когда не хотела что-нибудь делать. Постепенно я стала в определенной степени независимой. Папа служил мне примером. Когда Азмиру было почти два года, папа, который в то время остался у нас на несколько дней погостить, вышел что-то купить. Вернулся он с пакетом в руках и прошел в кухню, где я в тот момент находилась.

— Прочь с дороги! — крикнул он.

Я так и подпрыгнула на месте — папа еще никогда на меня не кричал. Он огляделся и нашел посудину, которая ему была нужна. Однако кастрюля была грязной, и отец бросил ее в раковину.

— Вымой!

Дрожа от испуга, я принялась делать, что было велено. Мать, Тара и Мена услышали шум и пришли в кухню.

— Что ты еще выдумал? Что здесь забыл? Убирайся! — закричала мать.

Папа оглянулся и крикнул в ответ:

— Отстань, стерва!

Вот тогда мать велела нам бежать в спальню и сидеть там, а она вызовет полицию.

Все бросились вон из кухни. А я уходила медленно, оборачиваясь, чтобы посмотреть на папу. Приятной неожиданностью было открыть для себя эту сторону его характера. Это стало пробуждением, в котором я нуждалась, знаком, что мне следует сделать то же самое. То есть если отец смог это сделать, значит, я тоже смогу. Вот что помогло мне разбудить в себе смелость противостоять им всем.

Полицейские приехали и вызвали «скорую помощь». Мать сказала им, что папа вел себя так, потому что вовремя не принял лекарство, и что ему нужно сделать успокаивающий укол. Папа безропотно ушел с ними. Но во мне что-то изменилось, и отец стал причиной этих изменений, хотя даже не подозревал об этом.

Мать использовала приезд полиции, чтобы запугать Азмира.

— Если будешь плохо себя вести, приедет полиция и заберет тебя, — сказала она малышу. — Они запрут тебя одного в комнате без еды и питья и будут бить, если попытаешься сбежать. Так что будь всегда хорошим мальчиком и делай, что я тебе говорю.

Я жутко разозлилась на мать за эти слова, но уже поздно было что-то менять.

Еще больше я разозлилась, когда она велела Азмиру называть меня Баджи, то есть старшей сестрой, как мы с Меной называли Тару. Я сказала матери:

— Нет, это неправильно. Я его мать, поэтому он так и должен меня называть.

В ответ она стала кричать, что я слишком молода, чтобы быть матерью, что я выгляжу как девочка и она не хочет, чтобы ее новые друзья задавали неудобные вопросы. А вдруг кто-то решит, что я не должна иметь детей в таком возрасте и у меня заберут сына? Я неохотно согласилась, стыдясь того факта, что родила в четырнадцать лет, но когда матери не было в комнате, я учила Азмира называть меня мамой. Когда Азмир делал это при ней, она сурово переспрашивала:

— Как ты ее назвал?

Азмир, напуганный ее тоном, быстро говорил: «Баджи». Я получала хлесткий удар за неповиновение, но готова была платить эту маленькую цену, лишь бы слышать, как сын называет меня мамой.