Проданная Луна - [8]

— Но русские уже используют на своих двигателях сверхтугоплавкие сплавы. Как им удалось получить их? — поинтересовался Оливейра.

— К сожалению, технология приготовления нам неизвестна. Имея такие материалы, Рощин может конструировать ракету!

Линье встал. На его красивом, энергичном лице появилось выражение упорства. Препятствия всегда вызывали у него удесятеренные усилия.

Оливейра, неплохо знавший конструктора, подумал, что, быть может, еще не все потеряно, и повеселел.

— Вы что-нибудь придумали? — спросил он с надеждой в голосе.

— Сделать все возможное, чтобы полет состоялся, — решительно произнес Линье. — Теперь о деле. Что касается первого препятствия — жароупорных материалов — мы создадим их, если вы не пожалеете денег. Что касается защиты от радиоактивного излучения — это для меня сейчас главная трудность. И я пока не вижу путей ее преодоления.

Линье задумался.

— Знаете, каким должен быть по моим расчетам вес защитного экрана? Свыше ста тонн. Да, да, свыше ста тонн, — повторил он грустно. — Это почти половина веса моей ракеты.

— Так много? — изумился Оливейра.

— Да, не меньше, — подтвердил Линье. — И ничего, черт возьми, не поделаешь. Иначе ракета превратится в стальной гроб для ее пассажиров, погибших от лучевой болезни. Как-то надо решать вопрос с защитой. И нужны деньги. Много денег.

— Мне нравится ваше упорство, Линье, — Оливейра фамильярно хлопнул конструктора по плечу. — Я готов финансировать вас. Мы объявим акционерам, что полет откладывается. Решайте вопрос с защитой, как хотите, летите хоть без нее — меня это не касается. Но запомните: полет надо совершить как можно скорее, я не желаю больше пускать деньги на ветер. — И господин Оливейра, к которому вновь вернулся его обычный самодовольный вид, многозначительно постучал пальцем по столу.

Глава 3

Мысль о страшной действительности обожгла Диаса. Беспощадная правда предстала вдруг с неумолимой ясностью. И все-таки все его существо не могло и не хотело примириться с этим.

Когда произошла авария уранового котла, Антонио Диас сидел поблизости и набрасывал новую схему автомата, управляющего движением кадмиевых стержней. Атомный реактор, отличающийся необычно малыми размерами, был изготовлен по его чертежам, и молодой физик болезненно реагировал на неточную работу отдельных узлов. Впоследствии Диас решительно не мог вспомнить, сколько времени он сидел, углубившись в расчеты.

Работать у котла было небезопасно, но Диас был слишком нетерпелив. Пронзительный крик вошедшего в лабораторию сотрудника заставил его вскочить. Что это… Стрелки многочисленных индикаторов стояли на красной шкале «Опасно», угрожающе светились красные лампы; он вдруг услышал лихорадочное тиканье счетчиков Гейгера. Мощный поток нейтронов и гамма-лучей проникал в помещение сквозь бетонную стенку котла толщиной в несколько метров. Вероятно, скорость цепной реакции сильно возросла, и слишком высокая температура, возникшая при этом, привела к аварии.

— Но почему же не сработала звуковая сигнализация?

Он бросился к щиту управления и, быстро повернув рычаг, вдвинул в реактор аварийный кадмиевый стержень. Теперь избыток нейтронов, получающийся при делении ядер урана, поглощался кадмием. Бешеная трескотня счетчиков Гейгера стала затихать, а стрелки индикаторов медленно возвращались в прежнее положение.

Диас машинально отдал подошедшему сотруднику два своих карманных дозиметра, похожих на самопишущие ручки, и пленочный индикатор. Через несколько минут ему сообщили, что показания одного из дозиметров превышают опасный предел. Теперь Диас не сомневался, что подвергся облучению смертельной дозы. В глазах окружающих он видел ужас. Так смотрят на обреченного. Не дожидаясь, пока проявят пленку, чтобы уточнить дозу облучения, Диас выбежал из лаборатории.

Летнее солнце немилосердно жгло. Высоко, в синем безоблачном небе парил кондор, радовали глаз крупные, ярко окрашенные цветы кактусов. Казалось, в мире ничего не изменилось, а все, что произошло, было дурным сном. Диас тяжело опустился на скамью.

Как это странно. Он жив и чувствует себя здоровым; ни один мускул, ни один сустав или орган у него не поврежден. Весь вопрос в том, сколько времени он находился под облучением. Возможно, что несколько секунд, и доза облучения была не больше 100–200 рентген. Лучевая болезнь, вызванная такой дозой, еще не смертельна. В конце концов, показание дозиметра могло быть неверным, успокаивал он себя. А если он подвергался облучению в течение 10–15 минут? При этой мысли холодный пот выступил у него на лбу. Тогда доза облучения гораздо больше 600 рентген, считающейся смертельной.

С тех пор, как взорвались первые атомные бомбы, о лучевой болезни — этом новом явлении в медицине — написано немало, но лечить ее не научились. Еще долгие годы после ужасных взрывов медленно погибали многие из тех, кто не пострадал непосредственно от ожогов или взрывной волны. Диас хорошо знал все симптомы острого лучевого синдрома. Он знал, что через несколько часов у него появится слабость и сильная головная боль, потеря аппетита, жажда и тошнота. Спустя некоторое время самочувствие его будет нормальным. А затем все эти признаки возникнут вновь, но в более резко выраженной форме. В мозгу Диаса навязчиво стояли чудовищные картины: деятельность всех органов нарушена, в крови резко падает количество белых шариков, и сопротивляемость организма инфекционным заболеваниям снижается, потом исчезает совсем. Вскоре начнут выпадать волосы, появятся кровотечения и кровоизлияния. И над всем этим — сознание медленной, мучительной смерти.