Прочь от реальности: Исследования по философии текста - [49]

]).

Для того чтобы в конце этого раздела попытаться развенчать одну из самых главных и болезненных иллюзий теории художественного дискурса – иллюзию художественного реализма, – мы теперь рассмотрим понятие реальности, как оно употребляется в обыденном языке, предпринимая нечто вроде аналитико-философского исследования слова «реальность».

Разложим для этого слово «реальность» на семантические составляющие, как это делали тридцать лет назад Дж. Кац и Дж. Фодор [Katz 7972] (хотя эта методика много раз критиковалась – см., например [Weinreich 1974], – если не ставить перед собой слишком глобальных теоретических задач, она вполне может быть использована как рабочая). Итак, реальность – это:

(1) совокупность всего, что существует;

(1.1) совокупность всего, что существует независимо от человеческого сознания;

(1.2) совокупность всего материального.

Прежде всего реальность, таким образом, противоположна вымыслу, всему тому, что мы изучали до этого. Эту противоположность мы и попытаемся подвергнуть деконструкции.

Чрезвычайно большие сложности связаны с понятием существования. Сложности эти можно в двух словах описать так.

Глагол «существовать» существует одновременно в двух функциях – как предикат и как квантор, а именно квантор существования. Когда мы говорим, что, например, «существует много интересных вещей», то мы используем это понятие в его кванторном значении, как бы приписывая его всему высказыванию и забывая о его предикативном значении. Но тот факт, что высказывание:

Не существует многих интересных вещей

– то есть отрицание этого предыдущего высказывания – делает предложение бессмысленным, позволяет задуматься о том, является ли вообще существование обычным предикатом. Об этом написано подробное исследование Дж. Э. Мура («Является ли существование предикатом?» [Moore 1959]), а Б. Рассел предложил остроумное решение этого вопроса: считать, что «существование» – это свойство не высказывания, а пропозициональной функции [Russell 1980].

Но тогда остается еще такой парадокс (подробно см. [Lambert 1969, Целищев 1976]): например, когда мы говорим:

Ведьм не существует, то мы высказываем нечто вроде:

Существуют такие ведьмы («существовать» как квантор), которые не существуют («существовать» как предикат).

Этот парадокс можно разрешить при помощи различных логических процедур, например при помощи расселовской теории дескрипций. Но он продолжает существовать психологически в виде максимы: «Как же это не существует, если про него можно сказать, что оно не существует. Если бы оно не существовало вовсе, то не о чем было бы вообще говорить». Стало быть, оно как-то существует в моем сознании и в сознании окружающих, в воображении, в некоем «третьем мире» [Поппер 1983].

Мы говорим, что Шерлок Холмс никогда не существовал, но это значит, что любое высказывание о нем не должно иметь смысла. Однако мы интуитивно прекрасно чувствуем, что высказывание: «Шерлок Холмс жил на Бейкер-стрит» в каком-то смысле истинно, а фраза «Шерлок Холмс был женат» или «Шерлок Холмс прекрасно играл на виолончели» в каком-то смысле ложно. Они истинны и ложны в возможном мире рассказов Конан Доила и разговоров вокруг этих рассказов [Woods 1974]. Но раз возможны эти разговоры вокруг несуществующих рассказов, значит, в каком-то смысле, говоря, что Шерлок Холмс не существует, мы каким-то образом производим насилие над нашим языком, «злоупотребляем» (misuse) им.

Таким же парадоксопорождающим является слово «всё». Когда мы говорим, что реальность – это «всё существующее», то мы тем самым косвенным образом вообще даем понять, что «несуществующее» – это «не-всё». «Всё, что существует, реально. Всё, что не существует, не реально». Мы уже показали парадоксальность второй фразы, которая может означать только следующее: «Для каждого индивида истинным является то, что он является не существующим, и это и есть нереальное».

Итак, разграничить реальное и вымышленное по признаку существования оказывается очень трудно. И здесь можно говорить скорее о некоем «совокупном опыте» восприятия реального и вымышленного [Castaneda 1979].

Второй признак – независимость реальности от сознания. Здесь тоже все очень непросто. На протяжении тысячелетий конкурируют две противоположные философские традиции – объективно-материалистическая и субъективно-идеалистическая. Первая придерживается тезиса о независимости реальности от сознания; согласно второй, только сознание реально – или, наоборот, реальной является реальность, к которой неприменимо понятие существования или несуществования и которая противопоставлена эмпирическому опыту [Bradley 1969].

Феноменологическому сознанию человека конца XX века трудно представить, что нечто может существовать помимо чьего-либо сознания (тогда кто же засвидетельствует, что это нечто существует?).

Но с другой стороны, и про вымысел нельзя сказать, что он полностью зависит от человеческого сознания и в этом фундаментально отличается от реальности. Мы не знаем, кто и когда написал «Слово о полку Игореве», и долгое время это произведение существовало помимо нашего сознания. Когда мы погибнем, оно останется, как останутся лес, природа, птицы и т. д. Можно возразить, что для того чтобы сказать, что «Слово о полку…» вообще как-то может существовать, оно должно быть семиотически осмыслено, то есть нужно обладать каким-то кодом, чтобы прочитать этот памятник, иначе он прагматически превратится в просто вещь. Да, но и лес становится лесом, когда он получает имя «лес». Лес становится частью природы, когда ему соответствует определенное слово и когда есть более общее семантическое понятие природы. В этом смысле и вещи в равной мере являются предпосылками знаков, как и знаки – предпосылками вещей [