Проценты кровью - [14]

Она поспешила домой, предварительно уперев из подсобки десять шницелей и курицу гриль. Кадков ждал Зою, не зажигая света. Она бабьим нутром почуяла, что в доме мужик, и, войдя в темную переднюю, позвала:

– Кадик, ты здесь?

– Чего орешь? Не в лесу, – ответил Эдик. – Запри дверь и можешь зажигать свет. – Он лежал на тахте, не раздеваясь. Грязные, в налипшей глине ботинки валялись посреди комнаты. Зоя сняла пальто и понесла пакеты на кухню. Затем вернулась и, присев на краешек тахты и настороженно глядя в лицо Кадкова, спросила:

– Лейтенанта ты…?

– Не твое дело, дура, – зло ответил Кадков и уставился в потолок. – Ты же ствол не нашла… Дай лучше пожрать.

Ночью Эдик до Зои не дотронулся. Он лежал с открытыми глазами. Зойка боялась уснуть. Сегодня это был совсем другой мужчина, холодный и пренебрежительный. Таким он казался и десять лет назад. Зойка была моложе, она и тогда отличалась некоторой полнотой, но то была полнота свежей пышечки. Эдик один раз привел ее к себе в холостяцкую квартиру, налил бокал шампанского и после этого лениво и нехотя раздел. Молодой, красивый и набалованный мужик произвел на влюбчивую девицу неотразимое впечатление. Но Кадков поддерживал с ней вялую связь в основном для интереса. То приходил клянчить денег, то требовал, чтобы она прихватила веселую подругу для приятеля. Потом его посадили.

Утром, с аппетитом уплетая киевскую котлету, Эдик внимательно оглядел Зою своими темными глазами с желтым отливом и сказал:

– Я у тебя поживу несколько дней, но если хоть одна б… узнает – тебе хана. У меня в городе долги остались, отдам, и больше ты меня не увидишь. За постой расплачусь по полной программе. Но ты должна кое-что для меня разузнать. – Эдик наклонился к уху Зои: – Адрес следователя, что вел мое дело. Адрес судьи, что меня судила. Должность и место работы деятелей, что прихватили папашкину квартиру. И хорошего ветеринара, который умеет быстро усыплять собачек. Поняла?

Зоя все поняла. Она с ужасом смотрела на своего сожителя и чувствовала, что влипла.

6

Генерал Грыжин решил отмечать свой уход на пенсию по-домашнему. Иван Григорьевич мог собрать не меньше сотни приятелей и сослуживцев, но решил ограничиться семейным кругом и провести торжество в собственной квартире. Днем в своем рабочем кабинете генерал устроил для коллег по министерству небольшой банкет: ящик армянского коньяка «Ани» и ящик мандаринов.

Все это секретарь Грыжина, Куликов, разложил в вазы и выставил на стол. Подчиненные замминистра с удовольствием выпили с начальником на прощание и, сказав Грыжину много слов, хороших и уважительных, преподнесли Ивану Григорьевичу для его дачи огромный медный самовар тульского завода с именной гравировкой на сверкающем боку. В конце рабочего дня в кабинет заглянул министр и, чокнувшись со своим уходящим замом, подмигнул:

– Загляни ко мне, перед тем как отвалишь.

Пока грузили подарок и цветы от разных отделов в казенную «Ауди», Грыжин зашел к теперь уже бывшему шефу.

– Зачем звал, товарищ министр? – спросил он для порядка. Иван Григорьевич прекрасно знал, зачем идет в высокий кабинет.

– Вот тебе мой презент. Все, что просил. Только запомни, Ваня, если мне что понадобится, пускай твой Шерлок свои дела в задницу засунет и меня без очереди…

С этими словами министр открыл дубовый шкаф и извлек оттуда папку натуральной кожи с тисненым гербом державы. Иван Григорьевич принял ее из рук министра, открыл, удовлетворенно хмыкнул:

– Порядок, генерал. Будешь первым клиентом.

– Надеюсь, не понадобится, – вздохнул министр и, разлив по полстакана французского коньяка, протянул один Грыжину.

Мужчины чокнулись, выпили, обнялись, и Иван Григорьевич с папкой под мышкой покинул шефа. Последний раз его доставлял домой водитель министерства. С завтрашнего дня генерал Грыжин – персональный пенсионер. В кармане генеральского кителя, надетого по столь торжественному случаю, Иван Григорьевич вез десять тысяч долларов, неофициальное выходное пособие, и новенькое пенсионное удостоверение. Деловые знакомые, в благодарность за оказанные некогда услуги, предлагали накрыть стол в любом ресторане. Но Грыжин не захотел.

– На хрена мне эта помпа! Сегодня выпью в семейном кругу, завтра попарюсь в баньке и съезжу на недельку с Галиной Игнатьевной на нашу дачу. Вот и весь праздник. Побуду как порядочный с супружницей, – подумал Грыжин.

Сын Николай с невесткой Машей ждали. Дочь Соня со своим артистом, как всегда, запаздывала. Еще Иван Григорьевич пригласил Аксенова с женой, да особенно не надеялся. До него дошли слухи – тезка запил и никуда не выходит.

Галина Игнатьевна редко видела мужа при параде и теперь, пока сын помогал водителю вносить в дом цветы и подарки, с гордостью оглядывала мощную фигуру супруга в орденах и нашивках:

– А ты у меня, Ванька, еще хоть куда. Гляди, молодуху не заведи. Отравлю ее, тебя и себя. Нет, пожалуй, только ее и тебя… Может, только ее. Тебя как-то жалко. Привыкла за тридцать лет.

– Ерожин не звонил? – поинтересовался Грыжин, не обращая внимания на «жуткие» угрозы миниатюрной жены.

– Звонил. Сказал, что уже дома. И что они с Надей выезжают. Сколько лет его Надьке? Не пятнадцать, надеюсь? Говорили, что молода для твоего Ерожина аксеновская дочка. Вот и запил твой друг с горя. – Сказав все это, Галина Игнатьевна, не дожидаясь ответа, засеменила на кухню.