Пробужденная совесть - [39]

Пентефриев выскочил из экипажа и побежал к тарантасу.

— Все-таки нужно предупредить раньше Илью Андреича. Он-то ведь ни в чем не виноват, — проговорил он.

— Пожалуйста, пожалуйста, — отвечал господин в цилиндре.

Военный тоже молча кивнул головою. Их экипаж тихо въехал во двор.

Пентефриев вошел в прихожую и торопливо сказал одетому во все черное лакею:

— Доложите Илье Андреичу. По весьма важному делу.

Лакей без шума исчез и снова без шума явился в передней.

— Просят-с! — он показал рукой на дверь.

— Чем могу служить? — спросил Столешников Пентефриева и заиграл изящным томиком.

Тот покосился на Зою Григорьевну и, щелкнув шпорами, произнес деловым тоном:

— У вас, Илья Андреич, в качестве управляющего, по бумагам Михаила Беркутова, проживает беглый преступник Рафаил Вознесенский. Мы явились арестовать его. Считаю долгом предупредить вас.

Зоя Григорьевна дрогнула и побледнела. Она чуть не вскочила с кресла.

— А-а, — протянул Столешников, — но этот управляющий, вероятно, уже исчез. Он просил у меня трехдневный отпуск, уехал неделю тому назад и не являлся до сих пор. Вы, вероятно, опоздали! — добавил он, играя томиком.

Лицо станового пристава вытянулось от изумления.

— Как! Убежал? — прошептал он, как будто не веря своим ушам. — Убежал?

— Нет, вероятно, уехал, — усмехнулся Столешников.

Зоя Григорьевна сидела неподвижная и бледная. Только ее ресницы порою вздрагивали.

— Скажите пожалуйста! Скажите пожалуйста! — вскричал Пентефриев, звеня шпорами.

Столешников с гримасой схватился за виски.

— Ах, не кричите, ради Бога, и не звените этими, как их… — Послушайте, — заговорил он с раздражением, — я знаю, что у вас всюду убийства, грязь, грабежи… Но зачем вы докладываете мне об этом? Кто вас просит? Я закупорился от вас, ушел, чтобы ничего не видеть, не слышать, а вы все-таки лезете ко мне с вашими докладами! Право же, это бессовестно! Прощайте, ради Бога, прощайте! Да не звоните этими… прошу вас!

И Столешников снова схватился за виски.

Пентефриев молча откланялся и удалился.

— Птица-то улетела, — сообщил он господину в цилиндре, — неделю, как улетела. Теперь поминай как звали.

И он сокрушенно махнул рукою.

Но все-таки они все трое прошли во флигель, занимаемый когда-то Беркутовым. Но там, кроме нескольких окурков, валявшихся на полу, они не нашли ничего, решительно ничего.

— Табак неважный курил, — пошутил человек в военном пальто, — а больше мы, к сожалению, ничего не можем удостоверить.

Когда караульщик узнал, что приезжало начальство взять под стражу их управляющего, он подумал: «То-то он тогда все за Абдулку-конокрада заступался. Свой своему поневоле брат, значит!»

XIX

Прошло два дня. Пересветов возвращался к себе в усадьбу в страшно возбужденном состоянии. Вчера ночью с ним произошло необыкновенное происшествие. Он проснулся почти на рассвете в саду Трегубова. Вероятно, он проспал там всю ночь. Как он туда попал, он совершенно не помнил; вечером, правда, он был мертвецки пьян, но, тем не менее, это происшествие сильно его встревожило. Он понял, что Трегубов, как и при жизни, преследует его настойчиво по пятам, и что ему никуда от него не уйти. Это сознание повергло его в такое уныние, что весь день он пропадал неизвестно где и возвращался домой только теперь, когда солнце клонилось уже к закату. В дом он вошел сильно озабоченный. Аннушка встретила его в прихожей.

— А там письмо вам есть. В кабинете на столе. Человек проходящий передал, — сказала она, с сожалением поглядывая на отекшее лицо Пересветова.

«Хоть бы барыня скорей приехала, — подумала она, — а то барин совсем без нее скружился».

— Какое еще там письмо? — недовольно поморщился Пересветов.

— Не знаю, письмо, — повела Аннушка плечами.

Внезапно Пересветова обожгла мучительная мысль: что, если это письмо от Трегубова? «Может быть, письмами хочет меня донять», — подумал он. У него даже подогнулись колени.

— Не от Прохора Егорыча? — спросил он, слегка заикаясь.

Аннушка смотрела на него, ничего не понимая.

— Ну ведь ты… дура!.. — злобно крикнул Пересветов и, сверкнув глазами, вошел в кабинет.

На его столе, действительно, лежало письмо. Несколько минут он не решался брать его и, наконец, протянул руку. Но едва он прочитал первые строки, как его точно обварило кипятком: лицо его сразу осунулось, все туловище как-то вытянулось, а руки беспомощно повисли. Он едва не выронил письма. Он с трудом прочитал его до конца и тотчас же принялся читать снова. И, наконец, он бросил письмо на стол и бессильно опустился в кресло.

— Обошли, мерзавцы! — выкрикнул он и, что было силы, ударил кулаком по столу. — Обошли, обошли! — повторял он.

Он разрыдался короткими рыданиями, но снова взял письмо и, протирая кулаками глаза, снова прочитал его. Письмо это было от Беркутова.

«Я увез у тебя жену и деньги, — писал ему Беркутов, — жена теперь в безопасном месте, и за нее ты можешь быть совершенно спокоен. Деньги же я взял не все. Я оставил тебе (на том же месте) тридцать тысяч. Видишь, я много добрее тебя. По-моему, для тебя этих денег совершенно достаточно. Кроме того, в том же ящике лежит подложный паспорт. Если тебе придется круто, ты можешь воспользоваться им и дать стрекача. Где-нибудь на Иртыше ты проживешь с ним спокойно до самой своей смертушки, и тебя так и похоронят по этому виду с удовольствием и без всяких подозрений. По новому виду тебя будут звать Савелием, так что и именины ты можешь справлять два раза в год, как гоголевский городничий: и на Валерьяна и на Савелия. Но если ты сумеешь не выдать себя еще дней пять-шесть, то ты будешь спасен навсегда. На днях я пошлю следователю письмо, где заявляю, что Трегубова убил я. Так как от твоей жены я знаю все подробности этого убийства, то мне не трудно будет обморочить следователя. Я напишу, где нужно искать тело Трегубова и какие камешки положены мною в его халате, и как этот халат связан шнуром; одним словом, все до последней нитки. Бояться мне нечего, так как я буду в безопасном месте. Конечно, мне нужно будет для большей правдоподобности, впутать в это дело и твою жену, якобы мою любовницу, с которою мы, конечно, без твоего ведома, будто бы совершили все это. Жена твоя тоже может врать на себя сколько угодно, так как ее не достанет теперь и сам сатана. Одним словом, все будет обделано наилучшим образом. Кстати, твоя жена любовницей моей не состоит, и с этой стороны ты, стало быть, можешь быть совершенно спокоен.