Пробужденная совесть - [30]

— Ну, что? Видели моего мужа? — спросила его Пересветова.

Беркутов глядел на ее хорошенькое личико.

— Видел, — отвечал он, — нехорошо он ведет себя, Настасья Петрова! Совсем нехорошо! — Беркутов покачал головой.

В глазах Пересветовой отразился испуг.

— А что? — спросила она.

— Да что, пьянствует он там, а пьяному, знаете ли, и море по колено. Пьяный язык болтлив. Того и гляди, проболтается он.

Настасья Петровна потупила глаза. Ее исхудавшие руки дрогнули.

— В чем он может проболтаться? — прошептала она, не поднимая глаз. — Ни в чем мы с ним не виноваты, зря вы нас обижаете, Михайло Николаич.

Беркутов коснулся ее руки.

— Зачем вы скрываете от меня? — заговорил он вполголоса. — Я ваш друг, я ваш искренний друг, и мне больно, что вы не искренни со мною.

— Ни в чем мы не виноваты, — шептала Настасья Петровна, — грех вам обижать нас.

— Ни в чем? — спросил Беркутов и тотчас же добавил: — Да я вас ни в чем и не виню. Я говорю вам только, что Валерьян Сергеич глупо себя ведет. Ужасно глупо! Он сам навлекает на себя подозрения. Поговорите-ка вы с ним на этот счет! Я только для этого вам все и сообщил. Для этого и к вам заехал. Из расположения к вам же, я совсем не желаю вас обижать, голубушка! Так до свидания, родная, — добавил он, — мне домой пора, и так прогулял много.

И, пожав руку молодой женщины, он пошел было к воротам, но, точно о чем-то вспомнив, снова поспешно вернулся к окну. Настасья Петровна сидела в глубокой задумчивости; она не слыхала его шагов.

— Настасья Петровна, — позвал ее Беркутов и тихо коснулся ее локтя.

Пересветова подняла на него глаза.

— Зачем вы скрываетесь от меня, Настасья Петровна? — заговорил Беркутов, подчеркивая каждое слово. — Ведь я же прекрасно знаю, что вы отворили мужу окно кабинета, а он ограбил и задушил Трегубова своими руками.

Пересветова глядела на Беркутова потемневшими полными ужаса глазами.

— Поверьте, я вас не выдам, — продолжал между тем Беркутов, — наоборот, я хочу сказать вам, что если вам будет очень тяжело, если вам понадобится помощь, приходите ко мне; может быть, я как-нибудь сумею выручить вас из опасности. До свидания, — добавил он, приподнимая с курчавой головы свою крошечную шапочку. — До свидания, голубушка.

XV

Вечер был тусклый и хмурый. По небу целыми стадами ходили серые с изодранными краями тучи. Ветер дул беспрерывно. Пересветов возвращался из города к себе в усадьбу. Он сутуло сидел на своих дрожках и задумчиво глядел перед собою усталым взором. Он думал.

Только бы ему помотаться как-нибудь год. Улик на него нет никаких, и если он не донесет сам на себя, никто не посмеет тронуть его даже пальцем. Деньги тоже припрятаны им в безопасное место, и на этот счет он может быть вполне спокоен. А сам на себя он ни за что не донесет, сам себе он не враг. И Беркутову он не даст ни гроша. Это тоже верно.

Он пошевелился на дрожках. «Из таких денег, — подумал он, — единый грош уделить жаль. Дорого они пришлись мне, и на ветер их мотать я не стану!»

Он тронул караковую лошадку вожжами и снова задумался. А через год пусть продают его именье с молотка. Это совсем снимет с него всякие подозрения.

И тогда он пойдет в лес к старому дубу и возьмет у него свои деньги. С ними он уедет куда-нибудь далеко-далеко, на Кубань, на Иртыш, или к казакам на Дон; там он купит себе хороший участок, выстроит хозяйственную усадьбу и заживет с женою припеваючи. Работать он будет, не покладая рук, будет заниматься и земледелием, и скотоводством, и торговлей. На Иртыше можно будет держать гурты мясного скота, на Дону пли Кубани — тонкорунную овцу. Он заведет торговлю с Москвой, с Нижним, с Астраханью, и, глядишь, через пять лет у него будет миллион. И тогда он пожертвует двести тысяч на церковь, где каждое воскресенье он будет молиться за свою грешную душу и за душу убиенного им Прохора.

Пересветов вздохнул.

Только бы ему выдержать год, только бы выдержать еще единый годочек!

Пересветов стегнул лошадь вожжою и поехал рысью. Его взор загорелся энергией. Он даже несколько выпрямился на своих дрожках.

«На Кубани хорошо будет, — думал он, — земли там недорогие, за сто тысяч можно будет целую область отхватить. А денежки свои я вот каким способом могу оказать. Как продадут у меня именье, поеду в Нижний на ярмарку, заведу знакомство с именитым купечеством и буду, что ни день, в карты с купцами играть. Выиграю десять рублей и сейчас же на всех перекрестках закричу, что тысячу выиграл. Выиграю двадцать, — закричу: две тысячи. А там после времени поди, пожалуй, справляйся!» — Он усмехнулся и снова весь отдался своим думам. — «На Кубани земли дешевы; если хорошенько поискать, за сорок пять рублей десятину как угодно можно купить. За девяносто тысяч две тысячи десятин отхватить ложно. На обзаведение тысяч десять придется убухать. Это, стало быть, сто».

Пересветов все настегивал и настегивал свою лошадку и, глядя вперед возбужденными глазами, производил в уме всевозможные выкладки. Между тем, в поле темнело. Багровые пятна потухали на западе. Серые и неприветливые тучи без конца летели по небу. Во ржах монотонно шумел ветер. Наконец, Пересветов увидел светлую и широкую полосу Калдаиса. Сейчас ему нужно будет спуститься к перевозу и стать на паром. Он уже видел темную хатку, где жил дед Веньямин и его внук Савоська, занимавшиеся здесь перевозом. Дорога шла под изволок. Колеса дрожек стали вязнуть в песке. На Пересветова сильно пахнуло сыростью. Он подъехал к реке. Калдаис бежал быстро и бил в низкие кручи берегов мутной волной. Белые гребешки волн мелькали по всей его поверхности. На том берегу на земле мерцал огонек, две фигуры возились около него на коленях и порою заслоняли свет огня своими спинами.