Пробуждение сердца - [16]

Вопрос, прозвучавший как утверждение, предполагал один ответ, и Хью сказал:

– Это правда, милорд.

У Суинфорда была странная привычка: прежде чем что-то сказать, он поднимал уголки губ в хищной гримасе, как собака, обнажающая клыки перед тем, как броситься на намеченную жертву.

– Отныне, как владелец Эвистоуна, ты не должен признавать над собой ничьей власти, кроме власти одного человека – нашего милостивого короля. Генри Болинброк – единственный твой господин.

Говоря это, Суинфорд поглаживал ножку кубка. Потом поглядел куда-то мимо Хью, и тот, хотя не мог видеть отца с того места, где стоял, понял, что они с Суинфордом обмениваются понимающими взглядами.

– Северные бароны держатся отчужденно, – продолжал Суинфорд. – Они не желают никого слушать, и, как нам стало известно, кое-кто из них считает себя не менее достойным королевской короны, чем Болинброк. Поэтому очень важно, чтобы король досконально знал, что там происходит. Обо всем, что увидишь и услышишь, о самой ничтожной сплетне, которая дойдет до тебя, будешь доносить мне через моего человека. Окажешь подобную услугу, и тебя ждет щедрая награда. – И, вновь обнажив зубы в странной гримасе, он пообещал: – Несравнимая с жалким приданым леди де Северье. Ты хорошо меня понял?

Хью молчал, и несколько долгих мгновений в комнате висела напряженная тишина. Он прекрасно понимал, чего от него требуют, и нашел предложение отвратительным. Ему предлагали входить в доверие к людям с тем, чтобы предавать их, быть доносчиком. Но в том положении, в котором он оказался, Хью вряд ли мог ответить отказом, как не мог, к своему глубочайшему стыду, расстаться – дабы не нарушить данного слова – с мечтами, которые лелеял так долго.

– Милорд Болинброк может положиться на мою честность, – ответил он, принужденно улыбнувшись.

Напряжение спало с лица Суинфорда, словно он освободился от огромной тяжести.

– Прекрасно. Есть какие-нибудь вопросы ко мне?

– Только один, милорд, – быстро сказал Хью. – Как я свяжусь с вами? Расстояние велико, и, если прознают, что я…

– Не беспокойся, – остановил его Суинфорд. – Мой курьер – человек разнообразных талантов. Он найдет тебя, и один ты будешь знать, что это мой посланец. А теперь… тебе, кажется, обещали показать будущую жену.

6

Уильям Кенби отставил кубок в сторону.

– Я провожу его, – предложил он и, обняв Хью за плечи, направился с ним к двери. – Ты вел себя как подобает, – негромко сказал он, когда они оказались в передней. – Бог ты мой, как я нервничал! Ты очень похож на меня, каким я был двадцать лет назад.

Хью молча слушал его излияния.

Пройдя несколько шагов по коридору, они вошли в комнату, полную женщин. Королевский лекарь Кроул стоял у постели больной, подобно стражу. Он быстро оглянулся на вошедших, узнал Кенби, кивнул ему и так же быстро отвернулся, внимательно слушая двух юных фрейлин, склонившихся над его пациенткой.

Одна из фрейлин, светловолосая девушка, держала больную за руку и взывала с мольбой в голосе:

– Санча, милая Санча, это я, Мари. Посмотри, Алина тоже тут. Ты узнаешь нас?

Мари вновь и вновь повторяла эти слова вот уже целый час. Слезы блестели у нее на глазах. Наконец она вздохнула и опечаленно взглянула на Алину.

– Мы пришли навестить тебя, – заговорила Алина, обращаясь к больной, чье лицо было белым, как подушки, в которых она утопала.

Ответа не последовало. Но Алина не теряла надежды и продолжала, стараясь улыбаться и говорить весело:

– Королева шлет тебе привет. Она очень беспокоится, Санча, и молится о твоем здоровье день и ночь. Пожалуйста, скажи нам что-нибудь, Санча, – умоляла Алина уже сквозь слезы.

Госпожа де Куаси, окруженная горничными, стояла рядом и с холодным равнодушием наблюдала душераздирающую сцену.

Хью только мельком увидел между голов и плеч суетившихся женщин бледное девичье лицо в тени алькова. Слабая надежда на то, что удастся подойти ближе, развеялась, когда золотоволосая фрейлина с отчаянием вновь припала к руке Санчи. Он не понимал ни слова, потому что фрейлина говорила по-французски, но больная вдруг принялась метаться и стонать, и врач быстро выпроводил всех из комнаты.

Когда все выходили, Хью чуть приотстал и присоединился к отцу и хмуро глядевшему на больную врачу.

– Оказывается, леди никого не узнает? – спросил Хью, решив узнать, сколь тяжело состояние его невесты.

Из того немногого, что удалось увидеть, он заключил, что она безнадежна, и перспектива неизвестно сколько лет быть обремененным душевнобольной женщиной отнюдь не обрадовала его.

В передней было множество народа, и Хью пришлось повторить свой вопрос, заглушенный шумом, которым сопровождался уход госпожи де Куаси, ее слуг и рыдающих фрейлин. К тому же в коридоре скулила и лаяла маленькая собачка.

– Боюсь, что дело обстоит именно так, – удрученным тоном ответил лекарь. – Даже в наш просвещенный век человеческое сознание остается областью столь же непостижимой, как и во времена великих медиков древности: Галена и Гиппократа.

– Смотри на это иначе, – бодро ответил Уильям Кенби. – Нет худа без добра, по крайней мере, она не будет лезть в твои дела.

Тень улыбки мелькнула на губах Кроула.