Пробуждение Рафаэля - [128]

— Ну да, — взахлёб заговорила девушка, — хотя два года ждал, что, может, вы передумаете! Очень романтично, правда? А потом сдался и женился на Флавии. По крайней мере, так рассказывала Шарлотта, женился пять лет назад под Рождество, когда я приехала сюда с Сицилии. Как-то вечером мы с Шарлоттой были на кухне, готовили tagliatelle, домашнюю лапшу, которую она делает с корицей, толчёными орехами и шоколадом, — этот рецепт времён Ренессанса она нашла в одной из старинных книг Франческо…

— Тогда она и рассказала о… — осторожно вернула Донна девушку к интересующему её предмету.

— О да… кажется, я спросила её, не впрямую, конечно, почему она осталась тут, а не вернулась, и как вышло, что женщина её достоинств вышла за Франческо, моего дядю, который, может, хороший мороженщик, но нужно смотреть правде в глаза, правда? Скажем так, не самая яркая лампочка в люстре… — Нина остановилась, возможно вспомнив, что следует хранить верность человеку, которому стольким обязан, но удержаться не могла. — Всё равно, может, вы не забыли, что Шарлотта иногда была способна за целый день не проронить ни слова? Но в тот вечер, когда я спросила, как они встретились… в общем, она начала и, видно, не могла остановиться. Она раскатывала, вытягивала и переворачивала жёлтый пласт теста, каждый раз подсыпая немного муки, и пласт становился длиннее, шире, и тоньше, и эластичнее, и то же самое её рассказ. Всё это время она не переставала раскатывать тесто и резать большим ножом на длинные пергаментно-жёлтые ленты, как фразы. Так, — улыбнулась девушка Донне, — я и услышала обо всём, понимаете… о вас и Паоло, о немой и обо всём остальном. И вы не можете представить, что Шарлотта сказала в конце, потому что на неё очень не похоже быть хотя бы чуточку суеверной…

В дверях появилась Шарлотта, неся поднос с кофе и пирожными.

— Что там Нина нафантазировала обо мне?

Девушка широко улыбнулась и договорила:

— Картина была свидетелем, сказала тогда Шарлотта, единственным, который, не в пример нам, увидел надвигающиеся перемены (или Возрождение, революцию, трагедию — назовите это как хотите), несмотря на то что каждый из нас получил недвусмысленное предупреждение.

В конце концов Донна осталась: посмотреть, как Прокопио переделал кафе, и полюбоваться рисунками тортов для сельскохозяйственной ярмарки этого года. Осталась на стаканчик вина и обед, долгий, но без вычурных блюд, во время которого часто ловила взгляд, устремляемый Прокопио на жену, и тогда вокруг его глаз блуждала лёгкая улыбка, словно он не мог поверить своему счастью, а лицо Шарлотты, смотревшей на него, озарялось изнутри.

«Видно, в нём оказалось больше свечей, чем представлялось», — сказала себе Донна.

Когда Прокопио отправился спать («Завтра мы делаем очень сложное многослойное сицилийское пастри, так что придётся начинать спозаранку!»), Донна осталась послушать историю Шарлотты, начавшуюся на гребне холма, который возвышался над виллой «Роза», на грани между до и после, или-или.

— Может, следовало поступить иначе? — спрашивала Шарлотта. — Если бы я не предпочла лёгкое решение и не повернула назад, когда охотники скрылись за холмом, смогла бы я остановить или изменить то, что произошло? Была бы сейчас здесь, с Франческо? Был бы граф Маласпино до сих пор жив? А Паоло… — Она переменила тему. — Что-то я разболталась. Как ты, Донна? Расскажи о своих успехах — у тебя всё хорошо?

— Что «а Паоло»? Продолжайте, Шарлотта, что вы собирались сказать?

— Просто… — Она снова сделала паузу, а потом договорила, несколько смущённо, как прежде: — Он очень сильно любил тебя.

Чувство горечи, которое Донна подавляла в себе все эти семь лет, сдавило грудь, и она наконец-то дала ему выход:

— Не настолько сильно, чтобы навестить меня в больнице!

Глаза Шарлотты расширились.

— Но он приходил! Мы все приходили! Пытались увидеть тебя. Твои родители — твой отец — не пустили нас к тебе, а врачи не разрешили ему. Сказали, что это не пойдёт тебе на пользу.

— Полиции они разрешили довольно быстро.

— Мы ничего не могли поделать.

Донна покачала головой, не принимая извинений Шарлотты. Не могла этого себе позволить. Последние семь лет она жила в полной уверенности, что Паоло отказался от неё, когда она нуждалась в нём больше всего, и эту боль она душила в себе, как терьер кусающуюся крысу.

— И потом, он писал тебе, — продолжала Шарлотта. — Мы оба писали, но Паоло слал письма одно за другим.

— Я их не читала, — сказала она и подумала, что все их выбросила. — Мне казалось…

— Что тебе казалось?

— Что вы обвиняете меня…

— В чем, Донна?

— В том, что я выдала Муту… а потом вы могли решить, что я лгу… ради собственной шкуры… но полиции я рассказала то, как я это видела. Что видела. В то время.

— Ты описала полиции только одного из напавших, — сказала Шарлотта, читая в мыслях Донны, — человека, которого они позже установили, Бенни Стрелка, убившего графа Маласпино. Был ли он один, Донна?

— Это был человек, ударивший меня в Сан-Рокко.

— Но они считают, что там был кто-то ещё. Анджелино в своей путаной манере показал, что видел ещё одного человека в Сан-Рокко. Он назвал его дьяволом.