Пробуждение - [3]

— Что-то не припомню!.. Все из памяти ушло!.. Все!..

— А где Михалыч? — спросил я. — Опять небось в чужие края подался?

— Нет больше Михалыча! — сказала она и тяжело опустилась на скамейку.

— Как так «нет Михалыча»? — не понял я ее сразу и продолжал глупо улыбаться. Потом я всю дорогу ругал себя за эту глупую улыбку.

— А так. Утоп, и все. В декабре еще, — говорила она, вытирая передником слезы; от волнения у нее перехватило горло. Я тоже молчал в страхе, словно заколдованный. — Мальчишки нашенские катались по реке на санках, и один из них угодил в прорубь. А там течение быстрое. Упади туда лошадь — и ее унесет. Так мой, непутевый, знал же об этом, и все же прыгнул за ним. И вот теперь найти не могут. Ждут, когда лед стает.

Со стены прямо на нас смотрел большой портрет Михалыча…

СЛУЧАЙ В ПЕРЕВОЗОВЕ

Как-то июньским вечером я приехал в село Перевозово с заданием областной газеты. Вдали уже засинели поля, а на горизонте, за черту земли, уходило огромное шафрановое солнце. Оно посылало на землю косые, остывшие, последние лучи. Было не жарко и приятно!

Перевозово — большое село. В этот час на его улицах всегда многолюдно. По новому мосту, через речку, гнали стадо коров, а в центре села, где речку перегородила плотина из насыпных камней, на деревянных мостках шумно стучали бабы вальками по белью. У самой воды летали крикливые чайки, кое-где из воды выпрыгивали щуки и снова падали в воду. После них долго расходились круги.

С плотины немощеная дорога, ухоженная коровами, поднималась на косогор и вела к коровнику, это если пойти влево, а если идти той дорогой, которая ведет вправо и которая почище, то попадешь к конторе колхоза, на фасаде которой висит хорошо всем знакомый портрет вождя мирового пролетариата.

Председатель был еще в правлении, перебирал бумаги и выписывал что-то на отдельный листок, потом отбрасывал костяшки на стареньких счетах и опять писал простым карандашом.

— А, здравствуйте, здравствуйте! — приветствовал председатель, но при этом весь его вид словно бы говорил: «Знаю, знаю, опять будешь копаться, недостатки выискивать», и он, показывая на стул, горестно выдохнул: — Садитесь!

Его хозяйство нередко бранили в газетах за что-нибудь, хотя по всем показателям оно было не хуже других; но меня интересовала какая-нибудь знаменитость местного значения, и только поэтому я подумал: «Зря расстраивается».

Я сел и, взглянув в его вопрошающие глаза, сказал:

— Иван Васильевич, мне нужен материал о лучшей колхознице. Не поможете?

Он сразу повеселел, на радостях сломал карандаш, который вертел в руках, и тут же отшвырнул его в угол без видимого сожаления.

— Ах так!.. Это можно!.. Только ли не лучше написать про фермера? Сейчас модно. Ведь колхоз, говорят, гиблое дело — не может накормить страну!..

— Это потом! Мне сейчас нужна передовая колхозница. Наша газета, как вам известно, еще на старых традициях, — проговорил я весело. — Скажу по секрету — редактор консерватор!..

— Раз так, то есть у меня такая, Марья Тихонова. Милейший человек, передовая доярка. Я сейчас провожу вас к ней, а вы там и о ночлеге договоритесь. Дом большой, а живет только с дочкой. Хорошо? Тогда пошли.

Мы вышли на улицу. Густо пахло крапивой, лопухами. Медовым нектаром веяло от лип. Дела мои уладились быстро, и я чувствовал себя превосходно. Много ль человеку в жизни надо?

— Только на ее девку не обращайте внимания, — предупредил председатель, серьезно поглядывая на меня. — Язык — иглы острее. Одним словом — беспутная!

Я знал, не понаслышке, что председатель колхоза никого не боялся: ни пьяниц, которые угрожали разделаться с ним только за то, что он постоянно ругал их на колхозных собраниях и сильно наказывал рублем, ни начальства, ни новшеств. Всегда добивался от правления колхоза поддержки своих решений, смело отстаивал их перед высоким руководством. Большая часть его территории — это заболоченные земли, и ради интереса колхоза он добился от городских властей, чтоб те прислали ирригационные бригады. Теперь заболоченная пойма стала вполне доступной для человека. Потом построил новый клуб, библиотеку. «Культура прежде всего», — любил говорить председатель. Сейчас взялся за дороги. А вот перед девчонкой дрейфил!.. Почему?!

Я представил себе эту самую девку мрачной, некрасивой и ядовито-злой; представил, как она хамит, на каждое слово отвечает пустым, грубым многословием, и мысленно решил не поддаваться ей. А там что будет!.. Как говорится: «Поживем и осмотримся!..» В конце концов, я приехал не к ней и на короткое время.

Когда мы подходили к дому Тихоновой, навстречу нам выбежала девушка лет восемнадцати. Я остолбенел, увидев такую красавицу. Вот те раз!.. Завидев нас, она сразу остановилась, подбоченилась. Губы у нее были алые, полураскрытые, а глаза голубые, с дерзинкой. Она нетерпеливо дернула косичками, нервно пожала плечами.

Председатель незаметно толкнул меня в бок и прошептал: «Вот она, держись!» И уже громко:

— Ты видел ее, козу?

Девушка фыркнула заносчиво и повела бровью.

— Кому коза, а кому Лилия Петровна!

— Ну Петровной величать рано еще. — Председатель улыбнулся и уже серьезно: — Лиля! Этот человек из газеты. Хочет написать про твою маму. Пусть заночует у вас?!