Пробуждение - [4]

Да при этом ещё и умела разговаривать!!!

До некоторых пор Драгомир был уверен, что говорящие животные бывают только у мамы. Конечно, Полкан мяукал и шипел очень выразительно, да и ворчание Масика в переводе не нуждалось — если, конечно, не хочешь неприятностей. Но им обоим было далеко до маминого ненаглядного кота Степки, балагура и острослова.

Заморский же пернатый монстр сперва вопил что-то непонятное исключительно на своем заморском языке, но быстро освоился и научился рявкать "Драгош-дурррррак!" и "Полька-заррррраза!" Папа хохотал, мама сердилась, а умный Драгомир с тех пор предпочитал ругаться с сестрой шепотом.

Хвала Богам, говорила мама, что такая птичка на всю Синедолию одна, а тот неизвестно, до чего бы два таких умника договорились между собой.

Вот такие у него, у Драгомира, "домашние питомцы"… А теперь выясняется, что и дракона не будет! И быть не может…

— Пойду я, — вздохнул мальчик, поднимаясь с лавки. — У меня ещё дел полно!

— Не грусти, сынок! — весело сказала мама. — До дня рождения время ещё есть, успеешь выбрать себе другой подарок.

— Да уж постараюсь, — хмуро буркнул Драгомир и побрел к двери.

— Драгош, а брат твой где? Что Огонек делает, не знаешь? — вслед ему поинтересовался папа.

— Играет, — не оборачиваясь, пожал плечами мальчик, а затем невинным голосом прибавил: — с самого утра, в твоей мастерской…

И, услыхав, как отец тревожно охнул, с удовлетворенной улыбкой прикрыл за собою дверь. Ну, ладно, хоть слегка за дракона расквитался.

Братец Огнеслав, пяти лет от роду, был человеком самостоятельным и на редкость независимым; никакой опеки над собой на дух не переносил с тех самых пор, как встал на ноги и прекратил пачкать штаны; из всех игрушек признавал только папины инструменты, причем использовал их сноровисто и с выдумкой. В мастерских ему было словно медом помазано — не прогонишь; отец, поразмыслив, рассудил, что, раз уж чадо взяло в руки молоток да клещи, так пусть учится ими владеть, как следует. Сам стал его обучать. Брал с собою и в литейный сарай, и в кузню, и в алхимическую лабораторию. Под родительским присмотром, опять же. Всё лучше, чем будет лазить потихоньку.

Не помогло. Всё равно лазил, с завидным упорством пропуская мимо ушей любые "нельзя" и слыша только "можно".

С некоторых пор Огонек завел невинную такую привычку повсюду расхаживать, поигрывая кияночкой либо молоточком. Дома-то, в Березани, все к этому как-то быстро привыкли, но вот в дедушкином дворце… ох!! Едва завидев тяжеловооруженного малолетнего княжича, няньки да мамки мигом расхватывали своих питомцев и разбегались кто куда — а ну, как тот дитяте по лбу заедет колотушкой своей окаянной?! Драгомир даже слегка завидовал мрачноватой славе младшего брата — от него-то самого никто не прятался по углам! И ладно бы слава была заслуженная — так ведь нет же! Ну, пару серебряных кубков Огнеслав расплавил — это да, это было; ну, ложки к столу приклеил, на совесть приклеил, не оторвать; ну, дедов трон какой-то едкой алхимической дрянью прожег — так ведь самую малость, не насквозь! Наиболее же заметным достижением юного умельца стал дивной красоты драгоценный ковер, подаренный дедушке Велимиру Правителем эльфов, и крепко-накрепко приколоченный к полу дедушкиных же личных покоев парой сотен гвоздей. А по лбу бить братец никого вовсе и не бил — даже не примеривался!

Широкие дубовые ступени миролюбиво поскрипывали под ногами Драгомира, но мальчик, задумавшись, не обращал внимания ни на уютные звуки, ни на теплый свет, дробящийся в пестром витражном окошке, ни даже на ухватистые навощенные перила, так и приглашающие прокатиться. Всё не так. Ну, почему всё не так?!! Мысли были невеселые. Настолько невеселые, что будущий великий чародей позорно пропустил тот момент, когда его рот зажала чужая шершавая ладонь, а сам он был совершенно бесцеремонно ухвачен за рукав рубахи и втащен в темный закут под лестницей.

Впрочем, ладонь была очень даже знакомая. И не ладонь даже, а так, тьфу, ладошка. Так что орать от страха Драгомир не стал, а вместо этого спокойно убрал чужую руку со своего лица, развернулся под низко нависающими ступеньками и сурово уставился в круглые глаза вероломного захватчика. Захватчицы.

Отливающие, словно у кота, смарагдовой зеленью глаза сощурились и злобно блеснули.

— Тебя сколько можно ждать-то?! — прошипел возмущенный голос. — Я уже Боги знают, как долго прячусь под этой лестницей, а ты всё не идешь и не идешь! Бессовестный! Ещё вчера с вечера приехал, а и носа не кажешь! Отчего так?!

— Привет, Красава, — Драгомир вздохнул и отвел глаза — упрек был вполне заслужен. А затем без запинки соврал: — А я как раз к тебе шел.

— Пра-а-авда?! — круглые глаза радостно вспыхнули, и мальчик почувствовал короткий, но от этого не менее болезненный укол стыда. Врать он не любил, хотя при нужде делал это отменно. К тому же Красава была единственным человеком во всей Преславице, искренне ждавшим каждого его приезда. Да что там — во всей Синедолии, наверное! А он не то, чтобы уж совсем не вспомнил о девочке за целое утро, но и времени для нее не нашел.