Проблески золотого детства - [62]

Прибежала Четана, естественно, испугавшись Я сказал: «Не беспокойся - это я виноват. Я никогда такого не делал. Мне никогда не надо было поднимать чашку с пола. Гудия портила меня десять лет. Теперь ты не можешь за один день исправить меня».

Меня портили столько лет. Да, я называю это испорченность, потому что мне никогда ничего не позволяли делать самому. Моя бабушка была еще хуже, чем могла представить себе Гудия: она даже чистила мне зубы! Я говорил ей: «Нани, я сам могу почистить зубы».

Она говорила: «Замолчи, Раджа! Молчи. Не мешай мне, когда я чем-то занята».

Я качал головой и говорил: «Это уж слишком! Ты делаешь что-то для меня, а я даже не могу сказать, что способен сделать это сам».

Я не могу вспомнить ни одного занятия, когда мне говорили, что надо что-то сделать, за исключением быть самим собой - и это был источник всех бед.

Потому что, когда вы не требуете от ребенка делать что-то, у него скапливается столько энергии, что он должен вложить ее во что-то — плохое или хорошее, это не имеет значения. Имеет значение только употребление энергии, а баловство — это самое милое употребление энергии. Поэтому я причинял всевозможные беды всем вокруг.

Я обычно носил с собой небольшой саквояж, как у докторов. Однажды я увидел доктора, идущего по деревне, и сказал своей Нани: «Пока я не получу такой саквояж, я не буду есть!» Откуда взялась эта мысль не есть? Я видел, как мой дедушка не ел по нескольку дней, особенно в дождливые дни, когда у джайнов празднество; наиболее ревностные не едят десять дней. Поэтому я сказал: «Я не буду есть, пока не получу такой саквояж».

Вы знаете, что она сделала? Поэтому я все еще люблю ее. Она сказала Бхуре: «Возьми свое ружье, догони врача и забери у него его саквояж. Принеси его, даже если тебе придется застрелить врача. Не беспокойся, в суде мы о тебе позаботимся».

Бхура с ружьем убежал; я побежал вслед за ним, чтобы увидеть, что произойдет. Видя Бхуру с ружьем - а европеец с оружием в Индии в те дни — это было самое худшее, что можно было захотеть увидеть — доктор задрожал как лист на сильном ветру. Бхура сказал ему: «Не нужно дрожать; просто отдай свой саквояж и ступай куда хочешь»-. Доктор, все еще дрожа, отдал свой саквояж.

Видя, как врач дрожит, я увидел, впервые, что все образование было бесполезным. Если оно не может сделать вас бесстрашным, то для чего оно? Просто, чтобы заработать на хлеб с маслом? Вы дрожите. Вы будете дрожащей сумкой, полной хлеба и масла. Это прекрасно. Это неожиданно напомнило мне доктора Эйхлинга.

Я слышал — просто сплетню, а я люблю сплетни больше чем проповеди… Хотя эти проповеди — ничто иное, как сплетни, просто они неправильно называются. Я слышал вот как начинается жизнеописание будды. Я слышал — какая прекрасная фраза! - возлюбленная доктора Эйхлинга, которого, кстати, я хотел бы назвать Инклингом, но я слышал, что его имя было не Инклинг, а Эйхлинг…

Я не знаю этого человека. Я думал, что он умер, потому что я дал ему саньянсу и назвал его Шуньо. Я не знаю, что произошло с Шуньо или как воскрес доктор Эйхлинг, но если Иисус смог сделать это, то почему бы не Эйхлинг? Все равно, он все еще здесь — или он выжил, или он воскрес, это не имеет большого значения. Сплетня в том, что его возлюбленная ушла к другому саньясину и влюбилась в другого парня.

Когда они вернулись, у доктора Эйхлинга случился «любовный приступ». Я удивляюсь, что это произошло, потому что для любовного приступа вам в первую очередь надо иметь сердце. Сердечный приступ -это не обязательно любовный приступ. Сердечный приступ - физиологический, а любовный приступ — психологический, из глубины сердца. Но сначала вам надо иметь сердце.

Однако доктор Эйхлинг с сердечным приступом или с любовным приступом невозможен. Им нужно было бы поговорить со мной. Конечно, я не врач, но я врач в том смысле, в котором был Будда. Будда называл себя целителем, не философом.

Бедный доктор Эйхлинг… не было ничего плохого. Когда ничего нет, как что-то может быть плохо? Физиологически он был в полном порядке. Психологически проблема до сих пор существует: его возлюбленная возлюбленная кого-то другого. Это причиняет боль, но где?

Никто не знает, где это причиняет боль. В легких? В груди? Именно в груди доктор Эйхлинг чувствовал боль. Доктор Эйхлинг, это не в вашей груди, это в вашем уме, в вашей ревности. А центр ревности, конечно, не в груди; на самом деле, центр всего находится в уме.

Если вы являетесь последователем Б. Ф. Скиннера или Павлова, дедушки или, может быть прадедушки Скинера и современника Фрейда, также и его великого оппонента — тогда «ум» — это неверное слово, вместо него вы можете прочитать «мозги». Но мозги это всего лишь тело ума, механизм, при помощи которого функционирует ум. Не имеет значения, называете ли вы это умом или мозгами; значение имеет то, что все имеет здесь свой центр.

Доктор Эйхлинг — я не могу называть его Шуньо, потому что на его офисе в Аризоне на вывеске написано «Офис доктора Эйхлинга». Если вы позвоните ему, его помощник скажет: «Доктор Эйхлинг? Его нет. Он на совещании». Я снова буду называть его Шуньо, когда эта вывеска исчезнет, и его глупый помощник скажет: «Кто такой Эйхлинг? Мы никогда о нем не слышали. Да, однажды он был здесь, но поехал в Индию и там умер. Сюда вернулся человек по имени Шуньо». Я буду звать его Шуньо только тогда, когда он глубоко закопает свою вывеску.