Проблеск истины - [79]

Глава тринадцатая

Когда Мвинди принес утренний чай, я сидел у прогоревшего костра, одетый в два свитера и шерстяную куртку: ночью сильно похолодало, и было неясно, какую погоду готовит день.

— Хочешь огонь? — спросил Мвинди.

— Небольшой, на одного.

— Я прикажу, — кивнул он. — Ты ешь. Когда мемсаиб уезжай, ты еда забывай.

— Не хочу есть перед охотой.

— Может, охота долго продолжайся. Ты ешь сейчас.

— Мбебиа еще спит.

— Все старики уже просыпайся. Только молодые спи. Кейти приказывай, чтобы тебя корми.

— Хорошо, хорошо.

— Что ты будешь?

— Тефтели из трески с жареной картошкой.

— Будешь печень газели и бекон. Кейти говори, мемсаиб таблетки малярия оставляй.

— Где же они?

— Здесь! — Он протянул пузырек. — Кейти говори, чтобы я наблюдай, как ты таблетки ешь.

— Ну вот, съел.

— Какая одежда хочешь сегодня?

— Низкие ботинки и теплую куртку на утро. Кожанку, если распогодится.

— Я быстро людей собери. Сегодня хороший день, очень хороший.

— Вот как?

— Все так говори, даже Чаро.

— Ну и хорошо. Я тоже так думаю.

— Какой сон приснись?

— Никакой. Абсолютно ничего.

— Мзури. Я сейчас Кейти доложи.

После завтрака мы направились прямиком к Чулусу по наезженной дороге, что вела через страну геренуков. От старой маньятты до холмов, у подножия которых паслись вернувшиеся на болото буйволы, дорога раскисла и сделалась опасной. Мы проехали сколько смогли, а потом оставили Мтуку в машине и продолжили путь пешком. Трава после дождя была свежей и влажной. Буйволов мы стрелять не собирались, однако оба ружья держали наготове: здесь водились носороги, позавчера с воздуха заметили троих. Буйволы должны были двигаться к новым пастбищам возле болота. Я намеревался их сосчитать, а если повезет, то и сфотографировать, особенно старого быка с роскошными рогами, которого мы последний раз видели три месяца назад. Пугать их без нужды, впрочем, не хотелось: позже я намеревался привезти сюда Мэри, чтобы она сделала нормальные снимки.

Вскоре мы обнаружили огромное стадо, бредущее в низине прямо под нами. Там были и горделивые быки, и старые толстые коровы, и молодые бычки, и телята. Проплывали изогнутые рога, тяжелые складки жира, лепешки засохшей грязи, вытертые проплешины на коже — могучая черно-серая река, над которой мелькали птицы: мелкие, остроклювые, суетливые, как скворцы на лужайке. Буйволы двигались медленно, на ходу выщипывая траву, оставляя после себя голую землю; тяжелый запах скота достиг наших носов — и тут нас накрыли мухи. Натянув рубаху на голову, я насчитал сто двадцать четыре буйвола. Ветер был правильным, они нас не учуяли. Птицы тоже ничего не заметили: мы стояли слишком высоко. Выдать нас могли только мухи, но, по счастью, они не отличались болтливостью.

Время шло к полудню, жара набирала силу, и главная наша удача была еще впереди, хотя мы об этом не догадывались. Медленно проезжая через редколесье, мы внимательно осматривали каждое дерево — искали леопарда, известного возмутителя спокойствия. Я намеревался его убить по просьбе жителей Шамбы, где он зарезал шестнадцать коз; охотоведческое хозяйство дало добро на отстрел, поэтому мы имели право преследовать зверя на колесах. Леопард, некогда считавшийся официальным вредителем, был недавно переведен в статус королевской дичи, однако не подозревал о своем повышении, иначе не совершил бы поступка, поставившего его вне закона и отбросившего назад в категорию вредителей. Шестнадцать коз за одну ночь было явным перебором, особенно если учесть, что съесть он мог всего одну. К тому же половина убитых коз принадлежала семье Деббы.

Мы выехали на живописную поляну; слева росло высокое дерево, раскинув две ветви в стороны, параллельно земле: одна ветвь простиралась над поляной, другая уходила в тень. Вершина и ствол прятались в густой листве.

— Вот идеальное дерево для леопарда, — сказал я Нгуи.

— Ндио, — тихо ответил он. — А вот и сам леопард.

Мтука заметил, что мы смотрим на дерево, и остановил машину, хотя не слышал, о чем мы говорим, и не видел леопарда. Я вышел со старым «Спрингфилдом» наготове. Зверь лежал на правой ветке, растянувшись во всю длину; листва шевелилась, и по пятнистой шкуре гуляли тени. Высота была где-то шестьдесят футов. Улегшись здесь отдохнуть в жаркий ясный полдень, он совершил еще большую ошибку, чем когда зарезал понапрасну шестнадцать коз.

Я поднял «спрингфилд», сделал вдох и на выдохе плавно потянул спуск, целясь в шею за ухом. Пуля прошла выше, даже не задев зверя; он тяжко припал к ветке. Я передернул затвор и влепил вторую ему в плечо — раздался шлепок, и леопард шумно рухнул, изогнувшись полумесяцем. Тело грузно ударилось о землю.

Нгуи и Чаро радостно хлопали меня по спине, Чаро пожимал руку. Старый оруженосец Отца тоже тряс мне руку и плакал: его взволновало эффектное падение леопарда. При рукопожатии он особым образом складывал пальцы — это было секретное приветствие камба. Свободной рукой я пытался перезарядить винтовку. Нгуи в возбуждении взял винтовку вместо дробовика, и мы осторожно приблизились к месту, куда упал леопард, зарезавший коз моего тестя. Леопарда не было.

На земле виднелось углубление, оставленное упавшим телом. Кровавый след — яркий, со сгустками — уходил налево, в заросли кустарника. Заросли были густыми, как корни болотных мангров, и никто больше не поздравлял меня секретным рукопожатием камба.