Проблема идеального. Субъективная реальность - [2]

Есть еще одно обстоятельство, которое побуждает предпочесть мировоззрение материалистического типа. Последнее обязывает к большему достоинству личности, к большему мужеству духа и большей ответственности, ибо не существует никакого сверхличностного разума и никакой сверхличностной воли, мы предоставлены самим себе и достойны той жизни и того будущего, которые вершим собственными руками.

Надо ли говорить, что у классиков марксизма было немало здравых и глубоких мыслей в защиту материалистической позиции. То, что именовалось марксистской философией, включало положения классического материализма наряду с различными фрагментами учения Гегеля, а также ряд других составляющих, оно явно или неявно ассимилировало в советские времена многие компоненты западных философских концепций (например, неопозитивистской и постпозитивистской философии науки). Эта сильно идеологизированная доктрина в теоретическом отношении была весьма рыхлой во многих своих разделах и аспектах, что по крайней мере в области проблематики диалектического материализма создавало широкое поле маневра, позволяло «под флагом марксизма» отстаивать и развивать вполне позитивные концепции. Впрочем, во все времена философы отдавали богу богово, кесарю кесарево и занимались своим делом. За это, конечно, надо было платить свою цену.

Я никогда не был ортодоксальным марксистом, что не ускользало от бдительного ока идеологических стражей. Этим пользовались и мои оппоненты, которые то и дело «отлучали» меня от марксизма, клеймили «позитивистом» и «биологизатором» (особенно тут преуспевали Э. В. Ильенков и его ярые сторонники; ради интереса можно посмотреть хотя бы статью Э. В. Ильенкова «Психика и мозг (ответ Д. И. Дубровскому)» в журнале «Вопросы философии» за 1968 г., № 11). Они давали пищу для партийно-идеологических оценок.

Не собираюсь этим гордиться, но все же стоит, наверное, сказать, что за последние тридцать лет советской власти никто из философов не подвергался в партийной печати такому жесткому осуждению, как я. К примеру, в главном идеологическом органе ЦК КПСС журнале «Коммунист» удостоились разбора и цитирования пять моих публикаций, в числе их книга «Психические явления и мозг». Эти публикации, посвященные в основном информационному подходу к проблеме идеального, уничтожались на корню: «Так, фраза за фразой автор в своих софистических рассуждениях, отталкиваясь от биологизации социального, соскальзывает в плоскость проблем, имеющих уже отнюдь не естественно-научный, но общественно-политический аспект...» («Коммунист», 1980, № 11, с. 72), «тут претензия на рекомендации с совершенно чуждых нам научных и идеологических позиций» (там же, с. 73), «тут налицо открытая ревизия марксистско-ленинского понимания природы сознания» (там же). Вот так!

Однако журнал «Коммунист» невольно сделал мне комплимент в заключительном разгромном аккорде: «Наконец, не подобной ли «философией» (в кавычках) «питаются» концепции некоторых других авторов...» (там же). И далее указывался выдающийся советский генетик В. П. Эфроимсон и его знаменитая статья «Родословная альтруизма (этика с позиций эволюционной генетики человека)», опубликованная в журнале «Новый мир». (Эта блестящая, в высшей степени содержательная и теоретически значимая работа воспроизведена в изданной мной книге Владимира Павловича Эфроимсона «Гениальность и генетика», М., 1998.)

Такова была та атмосфера, в которой мне пришлось работать над «Проблемой идеального». Чтобы как-то дать ее почувствовать, я и привел выдержки из журнала «Коммунист». Но и в таких условиях многие советские философы в меру своих творческих способностей честно делали свое дело (еще придет время для спокойной, объективной оценки их трудов). Должен признаться, что в какой-то мере я намеренно переиздаю свою книгу практически без изменений, без исправлений.

Убежден, что вопреки всем новомодным философским веяниям классические линии анализа проблемы идеального сохраняют свое значение в условиях информационного общества. В книге показано, что употребление понятия идеального в смысле «совершенного», «идеала» выражает его частное значение. Взятая в общем виде проблема идеального имеет своим специфическим объектом именно субъективную реальность как персональную целостность «Я» и как всякое отдельное, дискретизированное явление в единстве рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального. Именно качество субъективной реальности как «текущее настоящее» удостоверяет существование личности и ее деятельную способность; за пределами этого качества временное «пресечение» личности (в глубоком сне, коме и т.п.) или ее небытие, смерть.

Разум и воля существуют лишь в форме субъективной реальности. Лишь в этой форме существуют любовь и творчество, свобода и самополагание. Все иные ценности, все целереализующие действия немыслимы вне этой формы, выражающей суть живого человеческого духа во всех его ипостасях: величии и ничтожестве, правде и лжи, вдохновенности и депрессии, фантазии и реализме, здравомыслии и сумасшествии.

При всей калящейся банальности этих положений они таят в себе глубокий смысл, способны обострять недовольство привычными философскими клише, побуждать к настойчивым поискам новых путей постижения природы живого человеческого духа, творящего предметный мир и все социальное многообразие своих объективаций, постоянно попадающего к ним в плен и столь же постоянно вырывающегося на свободу, оставляя позади себя свои состоявшиеся воплощения.