Проблема идеального. Субъективная реальность - [132]

Весьма часто наблюдается явное принижение роли науки в системе культуры, что сопряжено с ростом иррационализма, размыванием границ между наукой и паранаукой (и псевдонаукой). Это связано и с новейшими проблемами обоснования знания, с тем, что называют кризисом рационализма, который, на мой взгляд, сильно преувеличивают именно постмодернисты.

Шумят постмодернистские витии и близкие к ним по духу философы, справляют траур по классическому рационализму, среди ведущих эпистемологов смятение от нахлынувших проблем, а могучий корабль науки все набирает и набирает ход. Последние десятилетия отмечены величайшими, без преувеличения, эпохальными достижениями наушного знания. Это прежде всего относится к системам знания, ответственным за развитие информационных технологий, и к исследованиям биологической организации (расшифровка генетического кода, генома человека, успехи генной инженерии; на очереди расшифровка мозговых нейродинамических кодов психических явлений). И все эти достижения основаны в своей сущности на тех же «старых» принципах рационализма, требующих строгого соблюдения логики, экспериментального подтверждения или опровержения, доказательства, теоретической ясности и обоснованности, практического воплощения предсказанных возможностей.

Разумеется, эти эпохальные (творящие новую эпоху) прорывы научного знания порождают новые, столь же масштабные проблемы, в том числе в эпистемологии. Но что же тут слишком нового? Чем дальше в лес, тем больше дров. Вспомним историю науки: новое знание открывает новые бездны незнания. Мы стоим на краю бездны, и поначалу у нас кружится голова. Однако наука никогда не теряет под ногами твердой почвы, и она суть почва рационализма, впитавшая в себя его многовековые, проверенные историческим опытом традиции, которые, понятно, постепенно обогащаются, видоизменяются, но сохраняют значимость великих достояний прошлого. Постмодернистские потуги сокрушить эти традиции, не лишенные блеска и чувства правдоподобия, представляют собой при серьезном анализе местами ультрареволюционную демагогию, местами выражение действительных слабостей современной эпистемологии, а большей частью типичный порочный круг в аргументации.

Такие представители постмодернизма, например, как Ж. Ф. Лиотар и Р. Рорти, отвергая всю философскую традицию от Платона до Канта и далее, вплоть до постпозитивизма (из которого, кстати, вышел Р. Рорти), атаку ют принципы рационализма, находят им замену в сугубо прагматических подходах к «легитимации» знания. Категории истины, субъективного и объективного, реального и нереального, а вместе с ними вся гносеологиия и методологиия науки, все «метадискурсы» выбрасываются на свалку, остаются лишь аксиологические и прагматические критерии. У Лиотара это критерии «эффективности», «производительности», «результативности», «продаваемости знания» (см. [11]), у Рорти — единственный всеобъемлющий критерий «полезности»: «Мы отвергаем, — говорит Рорти, — различение «реальное» — «кажущееся»... мы надеемся заменить различение «реальное» — «кажущееся» различением «более полезное»— «менее полезное»» [14, с. 23].

При этом авторов не смущает, что для определения даже таких критериев они вынуждены решать гносеологическую проблему соотношения эмпирического и теоретического, представлять критерий в общем виде, а значит, использовать «метадискурс», который ими столь решительно отвергается. Можно было бы привести множество других вопиющих противоречий и концептуальных провалов в «игровых» построениях Рорти, Лиотара и др., у которых сплошь и рядом то, что отвергается явно, используется неявно. В неоглядном релятивистском раздолье, при таком безграничном «плюрализме» логические доводы вообще теряют силу, ведь и они основаны на определенном «метадискурсе».

Рорти написал целую книгу, посвященную доказательству, что гносеология (в его терминологии «эпистемология») должна быть изгнана из философии, ибо гносеологические проблемы суть псевдопроблемы (см. [15]). Однако, преследуя такую цель, он фактически строит «свою» гносеологию.

Интересный феномен! Я называю его «отрешенностью от себя»: например, Фуко провозглашает «смерть субъекта», но сам действует как вполне живой субъект, которому позволено судить и учить других, строить свои концепции, в том числе о «смерти субъекта», претендующие на публичное признание. То, что утверждается о людях вообще, об их свойствах, их мышлении, не относится к тому, кто это утверждает. «Смерть автора» наступила, но да здравствует автор, утверждающий смерть автора. Так же и Рорти объявляет смерть гносеологии, но «его» гносеологии жить дозволено. Ну и что ж тут особенного? Себе позволяют то, чего не позволяют другим («человеческое, слишком человеческое!»).

Не имея возможности в рамках статьи анализировать игровые трюки постмодернизма, отмечу лишь одно важное обстоятельство. Категориальная структура философии четырехмерна (соответственно она имеет дело с четырьмя типами проблем). Эти измерения следующие: 1) онтологическое; 2) гносеологическое; 3) аксиологическое; 4) праксиологическое. Ни одно из них не может быть редуцировано, хотя основательное рассмотрение любой из четырех проблем необходимо предполагает рефлексию через остальные. Например, нельзя основательно обсуждать вопросы о