Пробирка номер восемь - [36]

Анино настроение «скакало», было то веселым и бесшабашным, то грустным и безысходным. Часто вспоминались родители, ей все время казалось, что в ее «современном» возрасте, они были еще живы.

Аня знала, что она была, скорее, похожа на отца, маминого «Левика». Ее дедушка по отцовской линии окончил университет в Геттинбурге, еще до революции, потом дедушка Степан, по-немецки Штефен, из обрусевшей, однако не забывшей родного немецкого языка, семьи, служил в аптеке Феррейна, на Никольской улице. Дед разумеется, не был продавцом, или простым провизором. Он был фармакологом и работал в современных по тому времени лабораториях в здании аптеки. Потом в закрытых лабораториях уже, когда началась война, дед работал над созданием советского отечественного пенициллина. Пенициллин, как известно, получили и … вот деду дали отличную трехкомнатную квартиру на Гоголевском бульваре. Потом она досталась папиной сестре.

Отца тоже бы разумеется отправили учиться в Германию, но это уже было невозможно, и папа закончил физфак московского университета. Дед хотел бы видеть сына фармакологом, но вышло иначе и отец поступил в 34 году на только что созданный год назад новый факультет, который он успешно закончил как раз перед войной и поехал работать в Харьков в недавно созданный научный центр под руководством Ландау. Отец любил про это рассказывать. Он — молодой специалист, а вокруг ученые такого класса: Ландау, Капица, за ними великие иностранцы Теллер и Бор … В Харькове был центр теоретической физики и папа там работал, правда недолго, начались посадки. Папаню, молодого выскочку, да еще Рейфмана, конечно посадили, тут и дедушкины связи не сработали. Да и хлопотал ли дед за своего сына? Может и нет. Что он, немец подозрительный и чуждый, мог сделать? Сам сесть? Папу отправили в шарашку в Болшево, где он занимался созданием самолетных двигателей, а с 43 года, когда была создана секретная лаборатория номер 2 АН СССР под началом профессора Курчатова, прообраз будущего Института, отец был направлен туда. Ну, да, все правда: под дома академиков Харитона, Арцимовича, Флерова, Кикоина, Головина, Александрова, позже Алиханова, Велихова были специально срублены сосны Покровско-Стрешневского леса. Благодарная и ждущая первой атомной бомбы, Родина, не скупилась: участки были столь обширны, что даже двухэтажных домов-дач не было видно. Одни крыши. Папа коллег-академиков лично знал, так же как замнаркома Берии, а потом министра среднего машиностроения Завенягина. Аня их тоже знала, много раз видела. Папа не распространялся о своей работе, но Аня каким-то образом знала, что он в 46 году получил орден Трудового Красного Знамени за первый в стране атомный реактор. Папе не построили дома в лесу, просто дали квартиру, он, ведь, был не академиком, а просто доктором наук. Дед получил от правительства квартиру, и отец тоже. Она, Аня, выросла в семье докторов наук.

Феликса отец тоже был доктор, и Феликс был, а вот она, Аня не была. Ну и ладно. Папа так хотел бы, чтобы она тоже … но, ишь чего захотел, что она дура? Папа был ученым, но не только … он еще был импозантным мужчиной, ярким самобытным человеком, который себе многое позволял. Вот и Аня себе порой «многое позволяла», и вовсе не потому что она свершилась «как ученый», просто она была красивая баба … вот и позволяла, правда с молчаливого папиного попустительства, под аккомпанемент маминых стенаний и даже нескрываемого осуждения. Мама … почему папа на ней женился? Что он мог найти в «честной» еврейской девушке с нешуточными, но держащимися внутри под контролем, гуманитарными амбициями.

Они с папой познакомились в МГУ на каком-то вечере. Мама была студенткой ИФЛИ. Потом из романа ничего не вышло. Папа уехал, потом его посадили … они снова встретились, случайно в гостях. Вот жизнь … Мама была эрудирована, прекрасно знала французский и итальянский, но с начала 50-ых устроится ей на работу было невозможно. Она это и сама понимала и никуда не лезла, боязливо опасаясь «высовываться». Как-то в метро мама встретила Маргариту Ивановну Рудомино, которую она когда знала по МГУ, в который влился ИФЛИ. Рудомино была директором знаменитой Иностранки, которая тогда находилась на Петровских линиях. Мама стала там работать, проработала всю жизнь, удержавшись даже и без Рудомино, уже при дочери Косыгина, которую сделали директором библиотеки, нагло выгнав Рудомино на пенсию. Мама заведовала «детским залом». Когда Ане нужно было поступать в институт, она выбрала нечто среднее, «физика на французском», чтобы угодить и маме и папе. Хотя никому она не угодила, да и не в родителях было дело, просто Ане показалось, что на таком факультете ей будет в самый раз, чтобы не слишком мучаться. Так и оказалось.

Аня вспомнила, как в возрасте 16 лет, она в первый раз не пришла домой ночевать. Куда-то они поехали загород на лыжах. Долго катались, наслаждались тихим морозным воздухом, деревьями в снегу, хрусткой лыжней. Потом завалились всей гурьбой к девчонке, у которой там была дача. Разожгли печь, наварили картошки, сбегали в магазинчик за консервами и бутылками. Аня и не заметила, как на улице сгустились синие сумерки, ребята потянулись на электричку. Остались только они с Борькой, одноклассником и хозяйка дачи с другим мальчиком. Аня стала собираться. «Борь, поехали … поздно уже» — Аня помнила, что она тогда вдруг испугалась, что родители будут волноваться. «Анька, смотри какие звезды … давай дойдем до леса. Прогуляемся, попьем чаю и потом поедем.» — на Борю нашло лирическое настроение. Когда они после чаю из самовара собрались уходить, хозяйка дачи, зевая, достала книжечку с расписанием электричек и лениво им сообщила, что больше сегодня поездов уже не будет. Полчаса назад прошла последняя электричка. «Ой, что же делать. Меня родители убьют» — заныла Аня, но Борька ее успокоил тем, что родители, и его тоже, позвонят ребятам, и те им скажут, что … «последнюю электричку, на которой они собрались возвращаться, неожиданно отменили. И все …» Дурацкая ложь: откуда бы те, кто уехали, знали про отмененную электричку, но Аня сразу почему-то успокоилась и согласилась оставаться.