[Про]зрение - [43]

Само собой разумеется, что и премьер-министру письмо пришло, пусть и с двухдневным опозданием. Зато моментально выяснилось, что регистратор гораздо менее скромен, чем его коллега из президентской канцелярии, и подтвердилась таким образом истинность слухов, гуляющих уже двое суток либо потому, что сотрудники среднего звена оказались ненадежны и потщились показать, что и сами не прочь смочить губки в громокипящем кубке, то есть стать причастными к тайнам богов, либо потому, что слухи эти были с намерением пущены сотрудниками министерства внутренних дел с целью под самый корень подрубить, в зародыше пресечь любую фантазию оппозиции, а то и просто – любую, пусть самую символическую попытку премьера сунуть палку в следственное колесо. Еще оставалась версия, которую мы назовем конспирологической, а состоит она в том, что секретный разговор премьера с министром внутренних дел, состоявшийся ближе к вечеру в тот же день, когда главу правительства вытребовали к главе государства, оказался значительно менее секретным, чем можно было ожидать от обитых тканью стен президентского кабинета, за которыми – да будет всем известно – притаились новейшие, современнейшие микрофоны, какие под силу учуять и выследить только и исключительно легашам с баснословной родословной. Так или иначе, но от зла снадобья не оказалось, горький час пробил государственной тайне, и некому ее защитить. И так непреложно убежден в печальной правоте этой истины премьер-министр, так совершенно уверен он, что тайны и секреты хранить бессмысленно вообще, а особенно – когда те уже перестали таковыми быть, что с видом человека, озирающего мир с поднебесных высот и будто произносящего: Мне ведомо все, не докучайте мне, медленно сложил письмо вдвое и спрятал его во внутренний карман пиджака, прибавив: Оно пришло прямиком из той давней слепоты, я оставлю его у себя, и невольно улыбнулся удивленному возмущению, возникшему на лице начальника канцелярии: Не беспокойтесь, мой дорогой, есть еще по крайней мере два таких же, не говоря уж про многочисленные копии, ходящие по всему городу из рук в руки. Возмущение сменилось оторопью, растерянностью – как будто начальник канцелярии не вполне понял то, что услышал, или как если бы совесть его нежданно-негаданно заступила ему путь и вдруг обвинила его в каком-то давнем – а может, и совсем недавнем – злодействе. Можете идти, я позову, если понадобитесь, сказал ему премьер, поднялся и подошел к окну. И скрип, произведенный отворяемым окном, был заглушен стуком закрываемой двери. Внизу виднелась недлинная череда крыш. Премьер почувствовал, что тоскует по своей столице и по тем временам, когда выборы проходили согласно указаниям, по однообразному течению часов и дней, делимых между мещанистой правительственной резиденцией и парламентом, по бурным и довольно часто – забавным и даже веселым кризисам кабинета министров, кризисам, похожим на потешные огни, у которых срок и сила горения расчислены заранее и контролируются, кризисам, благодаря которым он овладел не одним лишь искусством не говорить правду, но и научился делать так, чтобы она в случае надобности тютелька в тютельку совпадала с ложью – примерно так же, как изнанка самым естественным образом есть оборотная сторона лица. Премьер спросил себя, началось ли уже дознание, и задержался на мысли о том, не те ли самые агенты будут проводить его, что когда-то столь бесплодно пытались собирать в столице сведения и присылать донесения, или же все-таки министр внутренних дел предпочел поручить это самым своим надежным и доверенным людям из числа тех, кто имелся в поле его зрения и под рукой, и кто сейчас, как знать, прельстясь роскошью кинематографического экшена, тайком преодолевает блокаду, с кинжалом за поясом проползает под проволочными заграждениями, и, сумев обмануть чуткость ужасных электронных сенсоров, оказывается на другой стороне, во вражьем стане, и с кротовьим упорством, с кошачьим проворством и с прибором ночного видения во лбу движется к цели. И поскольку премьер как мало кто знает министра, кровожадностью лишь немного уступающего дракуле, зато страстью к театральным эффектам самую малость превосходящего рембо, то можно не сомневаться – акция будет именно такова. И премьер не ошибся. Притаившись в небольшом лесном массиве, почти примыкающем к границе зоны, трое ждут, когда же ночь превратится в рассвет. И надо сказать, не все, что навоображал себе у окна премьер-министр, соответствует действительности, предстающей нашим глазам. Ну вот, например, все трое в штатском, за поясом у них нет кинжалов, а пистолеты в кобуре носят успокаивающее название табельного оружия. Очень скоро мы узнаем, что в условленный час пресловутые сенсорные датчики на этом участке будут отключены на пять минут, а этого более чем достаточно для того, чтобы трое, не спеша и не торопясь, преодолели колюче-проволочные заграждения, тем более что там для этой цели заблаговременно был проделан проход, так что и штаны не порвешь, и сам не оцарапаешься. Армейские же саперы заделают его еще до того, как розовоперстая эос прикоснется к ним, высветив грозные шипы, на краткий срок ставшие безобидными, их, а также и огромные мотки проволоки, протянутые вдоль пограничной черты с обеих сторон. Трое – впереди идет старший, самый рослый из них, а за ним, гуськом, остальные – меж тем уже пересекли луг, и, увлажняя подошвы, постанывает под ними росистая трава его. На проселочной дороге, метрах в пятистах отсюда ожидает автомобиль, который в безмолвии ночи домчит их в столицу, доставит в офис подставной страховой компании, которую полное отсутствие клиентуры, как отечественной, так и заграничной, почему-то еще не смогло довести до краха и гибели. Инструкции, полученные непосредственно из уст министра внутренних дел, были ясны и определенны: Добейтесь результатов, а скольких пришлось для этого перебить, я спрашивать не буду. Инструкций же письменных у них с собой не было, как не было никакой охранной грамоты или иного документа, который можно было бы предъявить для защиты или оправдания в том случае, если бы что-нибудь пошло не так и хуже, нежели предполагалось, то есть вовсе не исключался вариант, что министерство просто оставит их на произвол судьбы, опять же если они совершат что-то предосудительное и угрожающее репутации государства, если бросят тень и посадят пятно на сверкающие ризы как целей его, так и средств их достижения. Эта троица подобна разведчикам, заброшенным во вражеский тыл, и, хотя нет вроде бы явных и веских причин беспокоиться за свою жизнь, все они тем не менее отдают себе отчет в том, сколь опасна их миссия, требующая аналитического таланта, стратегической гибкости, стремительного исполнения. И все – в максимальной степени. Не думаю, что вам придется кого-то убивать, сказал им на прощание министр, но если обстоятельства сложатся так, что без этого нельзя будет обойтись, то есть в крайней, безвыходной ситуации – действуйте без колебаний, а вопрос с юстицией я берусь уладить. Портфель министра юстиции недавно взял себе господин премьер, осмелился заметить старший группы. Министр сделал вид, что не услышал эту реплику и ограничился лишь тем, что пристально взглянул на дерзкого, которому не оставалось ничего иного, как отвести взгляд. Автомобиль же въезжает в город, на площади сменяет водителя, едет дальше и, тридцать раз прокрутившись по улицам, чтобы сбить с толку возможных, хоть и маловероятных, преследователей, останавливается у офисного здания, где помещается страховое общество. И поскольку навстречу вошедшим не выглянул вахтер с пожеланием узнать, кого это принесло в столь неурочный час, задолго до начала рабочего дня, есть основания предполагать, что некто накануне обратил к нему приветные добрые слова и убедил лечь спать пораньше, и посоветовал глаз сюда не казать даже в том случае, если бессонница не даст их ему сомкнуть. Трое поднялись на лифте на четырнадцатый этаж, прошли по коридору налево, потом свернули направо, потом еще раз налево и остановились перед дверью, на которой треугольная, потускневшей латуни табличка, приколоченная пирамидальными латунными же гвоздиками, возвещала, что за ней – не табличкой, а дверью, хотя и табличкой тоже – располагается