[Про]зрение - [13]

Впрочем, полиграф – это вовсе не машина, снабженная диском, что ходит вперед-назад и говорит нам соответственно ситуации: Испытуемый лжет – или Испытуемый не лжет, ибо в таком случае одно удовольствие было бы судье решать, виновен человек или оправдан, и полицейские комиссариаты дано бы уж были заменены отделами прикладной психологии, адвокатов же, потерявших клиентов, сдали бы в архив, и в запустение пришли бы пустующие трибуналы. Детектор лжи, говорим мы, сам по себе ничего не может, ему надо, чтобы рядом находился подготовленный оператор, который будет переводить и толковать загадочные закорючки, что вовсе не значит, однако, будто этот самый оператор безошибочно отличает правду от лжи, вовсе нет, он всего-навсего видит то, что у него перед глазами, а видит он, что испытуемый при ответе на вопрос дал – тут мы бестрепетно вводим новый термин – аллергографическую реакцию или, выражаясь более литературно, но не менее заковыристо, произвел рисунок лжи. Ну, что ж, в одном хотя бы могли бы остаться мы в выигрыше. По крайней мере, удалось бы осуществить первичный отсев, зерна – сюда, плевелы – туда, вернуть на свободу и к нормальной семейной жизни тех, кто наконец-то доказал свою полную невиновность, то есть на вопрос: Оставили ли вы бюллетень незаполненным, ответил: Нет, и не был бы разоблачен детектором. И ничем бы не помогли всем прочим, чья совесть отягощена неизбывной виной электоральных нарушений, ни иезуитская изворотливость ума, ни дзэн-буддистский спиритуальный самоанализ – детектор, столь же бесчувственный, сколь и неумолимый, моментально распознавал бы неправду и в ответах тех, кто уверял, что не оставлял бюллетень чистым, и тех, кто якобы голосовал за такую-то или такую-то партию. Одну ложь при благоприятном стечении обстоятельств пережить еще можно, две – никак. Но тем не менее министр внутренних дел распорядился независимо от результатов проверки на детекторе никого на свободу не отпускать: Пусть посидят, никогда ведь не узнаешь наперед, докуда дойдет коварство человеческое, сказал он. И ведь прав, чертяка, оказался, совершенно прав. После того как, покрыв загогулинами, извели десятки метров миллиметровки, на которой зафиксирован был весь душевный трепет испытуемых, после того как по много сотен раз прозвучали на одни и те же вопросы неизменно одинаковые ответы, некий агент секретной службы, совсем молоденький паренек, еще мало искушенный в искушениях, угодил с невинностью новорожденного агнца в ловушку, подстроенную ему некой женщиной, молодой притом и красивой, подвергнутой проверке на детекторе лжи и проверки этой не прошедшей, ибо полиграф признал все ее слова ложью и фальшью. И сказала новоявленная мата-хари: Ваш прибор не ведает, что творит. Это почему же, спросил агент, позабыв, что вступать в диалоги в его обязанности не входит. Да потому что в этой ситуации, когда весь город – под подозрением, стоит лишь произнести слово «чистый» – одно его и больше ничего – даже и не пытаясь вызнать, как человек проголосовал и голосовал ли вообще, чтобы вызвать самые негативные реакции у испытуемого, пусть он даже будет чистейшим образцом невиновности, вогнать его в тоску и тревогу. Не верю и не могу согласиться, возразил самоуверенный агент, кто в ладу со своей совестью, тот не скажет ни больше, ни меньше правды и потому пройдет без ущерба проверку на полиграфе. Мы же не камни говорящие, не пни с глазами, ответила женщина, в самой истинной истине всегда есть крупица какого-то смятения и беспокойства, да и как иначе, ведь мы – и я имею в виду не одну лишь хрупкость нашего бытия – не более чем крохотный дрожащий огонек, что в любую минуту может погаснуть, и нам страшно, да, прежде всего мы испытываем страх. Ошибаетесь, мне вот нисколько не страшно, я обучен и натренирован в любых обстоятельствах справляться со своим страхом, да и сам от природы – не робкого десятка и не был боязлив даже в детстве. Вот как, спросила женщина, ну, что ж, давайте попробуем, подсоединитесь к детектору, а я буду задавать вопросы. Вы в своем уме, это вы здесь подозреваемая, а я – представитель власти. Значит, все-таки боитесь. Ничего я не боюсь, говорят вам. Тогда подключитесь и докажите, что вы мужчина. Агент перевел взгляд с улыбающейся женщины на техника, улыбку старавшегося сдержать, и сказал: Ладно, один раз – не в счет, согласен подвергнуться эксперименту. Техник подсоединил провода, прикрепил клеммы: Готово, можете начинать. Женщина глубоко вздохнула, задержала воздух в легких секунды на три и потом резко выдохнула слово: Чистый. Оно не стало из восклицания вопросом, но иголочки самописца уже задвигались по бумаге. И в последовавшей паузе они еще не успели остановиться полностью, продолжали вибрировать, класть штрихи, подобно тому, как от брошенного камня расходятся круги по воде. И женщина смотрела на них, а не на привязанного мужчину, но потом пришел и его черед – она устремила взгляд на него и спросила мягко и почти нежно: Скажите, пожалуйста, вы оставили бюллетень незаполненным. Нет, я никогда в жизни не оставлял бюллетень незаполненным, с силой отвечал агент, не оставлял и оставлять не буду впредь. Иголочки забегали проворней, стремительней, торопливей. Ну, спросил агент в наступившей тишине. Техник молчал, и агент повторил более настойчиво: Ну, что показал прибор. Показал, что вы лжете, ответил техник смущенно. Этого быть не может, вскричал агент, я сказал правду, я заполнил бюллетень, я профессиональный сотрудник спецслужбы, я патриот, радеющий за интересы отечества, прибор, наверно, не в порядке. Не трудитесь и не оправдывайтесь, сказала женщина, я-то верю, что вы сказали правду, однако хочу напомнить, что речь-то не о том, я всего лишь хотела и сумела показать, что не очень-то можем доверять своему телу. Это вы виноваты, заставили меня нервничать. Да, кто ж другой, как известно, во всем искусительница ева виновата, но ведь нас, когда привязывали к этой машине, никто не спрашивал, нервничаем мы или нет. Чувствуете за собой вину, вот и нервничаете. Может быть, но как вы доложите начальству, что, будучи ни в чем не замешан, повели себя как виновный. А я не буду докладывать, а того, что было здесь, как бы и не было, отвечал агент. И добавил, обращаясь к технику: Дайте-ка мне эту бумажку и запомните накрепко – язык за зубами, не то пожалеете, что на свет родились. Слушаюсь, будьте покойны, рта не раскрою, могила. Я тоже никому ничего не скажу, пообещала женщина, но только вы бы объяснили там своему министру, что эти ухищрения – ни к чему, что все мы продолжаем лгать, говоря правду, и – говорить правду, обманывая, как он, как вы, и представьте теперь, что бы вы ответили, предложи я вам переспать со мной, и что показал бы прибор.