Про тайгу и про охоту. Воспоминания, рекомендации, извлечения - [44]

Шкура жертвенного коня на шесте (рис. А. А. Шишова из книги «Когутэй», М-Л., 1935).

«… во всём шамана выручает конь, вернее, душа того коня, который приносится в жертву при камлании. Конь в это время стоит у коновязи и ждёт своего страшного конца – мгновенной растяжки всех его четырёх ног в разные концы сильными и многочисленными участниками будущего пира, после чего шаман делает «пух-шу-ляр», то есть удар ножом в чувствительное место шеи, и шкура тут же развешивается головой к небу на длинную жердь, поднимающуюся вкось и кверху…». Эти камлания и жертвоприношения запечатлены на картинах выдающегося алтайского художника Г. И. Чорос-Гуркина, который был незаконно репрессирован и расстрелян в 1937 году.

Но далее. «…Уже снята шкура с жертвенного коня буланой масти и висит на длинной жерди головой к востоку и вверх, хвостом к западу и вниз, изображая скачущего в небеса коня… Шаман делает зыбкое и лёгкое движение вправо, потом влево, негромко ударяет в бубен и произносит еле слышно, как стон спросонья:

– Ок-пуруй! – и, гордо поднимая голову, но не открывая глаз, торжественно шепчет:

– Мой конь стоит передо мной, буланый, созданный из дыхания Ульгеня, солнечных нитей, горящих углей и молочного пара. Усиливая и затягивая слова, шаман продолжает мистерию:

– Я, шаман Карамес, сын сынов и внуков первого великого шамана, обманувшего самого Эрлика (дух зла – Д.Ж.), я говорю: седло на моём коне из утреннего ветра. Подпруги сплетены из молний. Узда из радуги и зорь вечерних, ок-пуруй! Ок-пуруй!.. Хвост и грива из облаков кудрявых, что надышала в эту ночь Катунь (самая крупная река Горного Алтая, также обожествляемая древними алтайцами – Д.Ж.). Глаза коня, как горные озёра, таинственны, ясны и глубоки… Ок-пуруй! Копыта у коня, как яшмовые горы… Мой надёжен, верен конь!

Шаман всё повышает голос.

– Я смело поднимаю от земной пыли подол моих одежд… Я ставлю ногу в стремя, звонкое, как крик марала в августе.

Ускоряя пляску, расширяя её круги, шаман поёт уже полной грудью:

– Ок-пуруй! Ок-пуруй! Я сел на моего коня… Я взялся за поводья, мягкие, как косы молодой невесты. Я припадаю к его шее, мягкой и душистой, как летние травы… Вот я закрыл глаза… От сладости материнского баюканья я закрыл глаза… Буланый конь галопом зыбким меня укачал… Ок-пуруй! Буланый конь понёс меня на небеса… К Ульгеню!.. К Богу светлого покоя, к Богу радости, к Богу голубых видений… К Богу ленивых снов… В бесконечность неба… Ок-пуруй!..

…Слова «Ок-пуруй» являются самыми действенными. Их можно сравнить с молотом, которым шаман забивает свои самые сильные гвозди – мысли при молитвах или заклинаниях».

И, тем не менее, это обожествление коня не мешает алтайцам использовать его как обычный скот.

Лесники Алтайского заповедника. 1958 год.

Алтайский конь очень неприхотлив. Это вообще особенность лошадей местных пород: калмыцкой, бурятской, особенно якутской. Работает такой конь в любую погоду и тащит на себе седока или вьюк порою в два мешка муки, а это 130 килограмм. Ночует он, как правило, под открытым небом даже зимой в тридцатиградусный мороз. Колхозные кони вообще всю зиму в табунах на тебенёвке, копытят сухую траву из-под снега.

Конь в горах для алтайца, и скотовода и охотника, единственное транспортное средство. Охотник-алтаец охотится, даже не слезая с коня. Особенно на белку в лиственничниках, где её поздней осенью видно издалека. Собака облаивает белку, а охотник подъезжает и стреляет из малокалиберки прямо с седла. Упавшую добычу он поднимает с земли длинной специальной палочкой с вилашкой на конце, как бы поддевая её. При хорошей численности белки добыча охотника бывает прилична – 30—40 белок в день, а иногда значительно больше. Приходилось и мне охотиться так же.

Да если бы только это! Молоко, мясо, кожу и даже нитки даёт конь своему владельцу. Из конского волоса, из гривы и хвоста, плетут веревки – потолще на аркан или для увязывания вьюков, а потоньше на чумбур, повод. Причем именно плетут, а не вьют, как пеньковые верёвки. Надо сказать, что сплетённые из конского волоса верёвки совершенно не режут руки, когда увязываешь вьюк на вьючном седле, а делать это приходится, применяя силу и наматывая концы аркана на руку, упираясь изо всех сил ногой во вьюк. Без этого он просто развалится. Пеньковые же или синтетические верёвки сильно режут руки, сдирают кожу с ладоней, а влажные или намокшие замерзают, становятся твёрдыми и ломкими.

Мясо молодого неезженого коня считается деликатесом, и я могу подтвердить это. У алтайцев есть даже национальное блюдо – чочук. Это конское сердце, наполненное мелко накрошенным салом и копчёное над костром, который постоянно дымится посреди аила.

Если пришла необходимость забить коня на мясо или по каким-либо другим причинам, делают это очень гуманно, в противоположность тому, как это делается при шаманских обрядах, камлании. Я думаю, что в первом случае конь даже ничего не чувствует. Мне приходилось присутствовать при такой процедуре, когда нам надо было забить покалечившегося коня. Он шёл под тяжёлым вьюком, сорвался с тропы и напоролся пахом на очень острый скальный выступ. Конь рассадил себе всю промежность почти до позвоночника, и нам пришлось его забить, чтобы не подвергать лишним мучениям – вылечить его было нельзя.