Про косматых и пернатых - [2]

Гришка впервые отказался от еды и сразу уснул, вцепившись когтями в спинку стула. Несколько дней просидел он, нахохлившись, на подоконнике, безучастно провожая сбегавшие по стеклу дождевые капли. Потом немного повеселел, стал нормально есть и подолгу перепархивал с одного угла на другой, разминая отекшие крылья.

В один из ненастных дней, когда все в мире было серо, мокро и скучно, Василий Иванович усадил грача на колени, показал зажатый в кулаке кусочек мяса и заявил решительно:

— Довольно нам, Григорий, намеками изъясняться. Пора уж разговаривать, не маленький. Сейчас для начала такое разучим. Я буду говорить: «Гриша!», а ты отвечай: «Чего?» Ясно? Ну начали… Гриша!

Склонив голову набок, грач ловчился схватить лакомый кусочек.

— Нет, брат! Ты скажи сначала «чего?»

В ответ вкрадчивое курлыканье.

— Не то-о-о, — протянул учитель. — Ты должен сказать «чего?» Ну, давай сначала… Гриша!

— Гра! — оглушительно гаркнул ученик и хищно уцепился за мясо.

— Грубо! — вскричал Василий Иванович, щелкая неучтивца по носу.

Сотни раз повторял старик попытку выдавить из пернатого неуча хотя бы одно членораздельное слово. Все понапрасну. Грач или курлыкал по-голубиному или гаркал свое оглушающее «гра!» и ловчился выкрасть незаслуженное лакомство. Безрезультатно окончился урок и на второй день и на третий. Терпение не раз изменяло Дарье Степановне.

— Из ума выживаешь, старый! — кричала она. — Проваливайте в сени, там и каркайте. Ему по-человечьи сроду не заговорить, может, хоть ты по-грачиному научишься гаркать.

Но Василий Иванович был на редкость упрям, и занятия повторялись изо дня в день. Всякий раз, когда бестолковый ученик щипал старика за пальцы, пытаясь добраться до мяса, тот кричал свое неизменное «грубо!» и награждал нахала увесистым щелчком. И вот однажды, на второй неделе учебы, грач, получивший очередной щелчок, метнул на хозяина сердитый взгляд и явственно выкрикнул:

— Грубо!

Опешивший от неожиданности учитель разжал кулак, а Гришка не замедлил этим воспользоваться.

С трудом сдвинувшись с места, дело с учебой начало постепенно налаживаться. Через месяц грач откликался на свою кличку долгожданным «чего?», громогласно и охотно кричал «ура!», а к концу зимы обогатил свой лексикон словом «дурак» и с уморительным птичьим акцентом рявкал: «Не трогать!», когда его слегка дергали за хвост.

Однажды в воскресенье Василий Иванович приоделся, сунул грача под пальто и отправился к своему бывшему сослуживцу Григорию Федоровичу. У того дома жил говорящий попугай, которым хозяин очень гордился. Попугай был уже немолод — насчитывал около ста лет от роду и пережил два поколения владельцев.

Как-то осенью Григорий Федорович зло посмеялся над стараниями Гришкиного учителя.

— У меня попугай — птица заморская, специальная — и то за сто лет три слова всего выучил, а ты хочешь чего-то от глупого грача добиться!

«Теперь посмотрим, кто глупее: грач или твой попка!» — подумал про себя Василий Иванович, нажимая кнопку звонка у квартиры приятеля.

…Встреча девятимесячного грача со столетним попугаем была короткой, но бурной. Линялый пыльный попугай при виде черного, как антрацит, незнакомца взъерошил хохолок на затылке и нерешительно прокартавил:

— Здхавствуй!

— Чего? — переспросил Гришка, отскакивая на всякий случай к краю стола.

— Здхавствуй! — повторил попугай. С самым дружелюбным видом он приблизился бочком к гостю и вдруг дернул грача за хвост своим крепким загнутым клювом.

— Не тхогать! — взъярился Гришка. Готовый к драке, он раскрыл клюв и приподнял здоровое крыло.

Попка так поспешно попятился, что впопыхах чуть не свалился со стола. У самого края он заскрежетал когтями по клеенке, но не сумел удержаться, и, пролетев по комнате, сел на свою клетку.

— Дурррак! — процедил он оттуда, вращая круглыми, с красным ободком глазами.

— Чего? — насторожился грач.

— Дуррак! — скороговоркой брякнул попугай еще раз и повис на клетке вниз головой.

Гришка мельком глянул на хозяина, будто призывая его в свидетели.

— Ура, Гришка! Браво! — похвалил Василий Иванович, давясь от смеха.

— Урра! — подхватил грач недостающее слово и ринулся в атаку.

Попугай истошно заверещал что-то похожее на «карраул», юркнул в клетку, но Гришка успел-таки ухватить забияку за хвост. Упираясь в прутья лапами, он изо всех сил тащил попку наружу. По комнате полетели оранжевые и зеленые перья.

Василий Иванович схватил своего буйного ученика, зажал его под мышкой. А тот все еще дрожал от возбуждения, шипел и ерошился. В клюве у него поскрипывало большое желтое перо, вырванное из хвоста заморского франта.

— Ну, что теперь о тезке своем скажешь? — подмигнул Василий Иванович владельцу попугая. — Можно научить грача говорить или нет?

— Да ведь он не понимает, что говорит, — смущенно отозвался Григорий Федорович. — Так, брякает невпопад…

— А твой попка что понимает? Сто лет прожил, а дураком так и остался. Поживи мой Гришка сто лет возле людей, он мог бы лекции читать о борьбе с попугаями. А попка что? За сто лет три слова всего и выучил!

Размолвка с приятелем вынудила Василия Ивановича отказаться от чая и отправиться домой.

«Как мы его проучили-то! — улыбался он дорогой в усы, поглаживая задремавшего под полою грача. — Невпопад, слышь, брякает! Птица — она птица и есть. Умишка не ахти. Но ведь выговаривает-то как чисто! Ох и краснобай ты у меня, Гришка!»