Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #1 - [80]

– Беги, Серёженька! Беги, родимый! Я их задержу!

Иванов стоял, с нежностью глядя на самоотверженную домовую.

– Нет, Маша. Не надо. Я пойду.

После этих слов девушка обмякла, отцепилась от начальника, сползла на пол и горько, обречённо заплакала. Помощник хотел поднять её на ноги, но вместо этого кицунэ с силой обняла его колени, прижавшись к ним всем телом.

– Серёжа, – повторяла она, – Серёженька, а как же я? Как я? Как?..

Парень с нежностью гладил девушку по голове, успокаивая.

– Ну что ты голосишь? Я ещё живой, да и вообще… Ты думаешь, мне приятно на работу идти, глядя на тебя, зарёванную, словно школьница после разбитой первой любви? Не надо… Съезжу, поживу на чужих харчах и вернусь. Убилка у той колдуньи для меня не выросла. Если ты так каждый раз реветь станешь – и на отдых ехать не надо, тут океан будет… Ты лучше полотенце мне чистое дай и одежду, а я пока мыльно-рыльное соберу. Носков дня на три-четыре брать? – обратился он к Фролу Карповичу.

Тот сумрачно посмотрел, затем согласно кивнул.

– На четыре. Мало ли, задержится в дороге ведьма. А ты, девка, не реви. Твой хозяин правду бает – делом займись и жди, как бабы и должны мужиков ждать. Верно и дом в чистоте блюди! Ты хоть и домовая, прости Господи, но этот порядок и до тебя касательство имеет!

Пока он это говорил, Сергею удалось поставить Машу на ноги.

– Ну всё, давай собираться. И колбаски с хлебом положить не забудь. Надо же мне что-то кушать, чтобы не отощать?

И девушка, не переставая шмыгать носом, пошла в комнату – паковать Иванову вещи.

Александрос, не участвовавший в успокаивании домовой, молча поднялся со стола и собрался было разразиться чем-то поучительным и мудрым по поводу взаимоотношений с нечистью, но боярин его бесцеремонно оборвал:

– Не зуди, словно муха осенью. Не велик грех. Нормальная она девка. Вон, как нам разгону дала. Сам бы не увидел – не поверил.

Македонец в перепалку вступать не стал, лишь печально махнул рукой «делайте, мол, что хотите. Потом разбираться будем».

***

В плотно закрытое тяжёлыми, тёмными шторами неуверенно пробивался рассвет. Позади остались и слёзы Маши, и укоризненный взгляд начальства, и недолгая дорога к маленькому домику на окраине, пропахшему стариковским, тяжёлым запахом.

Антон с помощником сидели в тишине, лишь изредка перебрасываясь ничего незначащими фразами. Обоим было страшно.

По приезду их встретили знакомые легионеры, вышедшие из своей невидимой засады; а незнакомый сотрудник спецотдела, такой же красивый, как и македонец, кривя в недовольстве рот провёл краткий инструктаж, суть которого свелась к тому, что парням нужно сидеть в доме тише воды и не отсвечивать, остальным же займутся профессионалы.

Устроились в комнатке побольше. Со старым, кинескопным телевизором, обилием вышитых салфеточек и скатертей да древними, плохо ретушированными, фотопортретами на стенах. В темноте лиц было не разобрать, что только добавляло жути.

Иванов без устали перебирал в руках звенья цепи своего боевого креста, бросая частые взгляды на его особенное свечение. Раз десять проверил «Осу» с самодельными патронами, нервно теребил в карманах запасливо захваченный нож, лезвие которого тоже покрывало напыление из серебра. Успокаивало не слишком, мандраж уходить никак не желал.

– А она точно не телепортируется сюда? – в неизвестно какой раз спросил он инспектора.

Швец ощущал себя не лучше, но здраво понимал – приятель в случае неудачи потеряет гораздо больше, чем он. Всё, можно сказать. Потому вёл себя на редкость терпимо.

– Не переживай. И не проникнет, и в невидимости не пройдёт, и не материализуется. Тут охранных чар спецотдельские навешали в иных местах в три слоя. Мы тут как на президентском курорте – кругом сплошная охрана и даже мухи посчитаны и запротоколированы во избежание… Это дом Яги! Сюда можно только через дверь попасть традиционным способом, да и то, если пригласят. Остальные варианты отпадают!

Помощник вздохнул.

– Так-то оно так, но вот если…

Не дослушав, Швец попытался влепить подчинённому оплеуху за нытьё. Не смог. Призрачная рука прошла сквозь голову Сергея, заставив того охнуть от неожиданности.

– Слышь, придурок, – нервно выплёвывал слова Антон. – Мне самому страшно. До печёночных колик. Поверь. Но я не веду себя как кисейная барышня. Ну колдунья, ну сильная, ну душу свою спрятала – и что? Лапки кверху?! Ты же опер, а не дерьмо собачье. Соберись! Нам её ещё оформлять после задержания. Коллега Александроса вряд ли ручки пачкать об такое нудное дело станет. На нас спихнёт бумагомарание.

Иванов после этих слов внезапно залепил сам себе несколько пощёчин, затрусил головой, отфыркиваясь. Успокоившись, он посмотрел на инспектора другими глазами. Лихими и немножечко сумасшедшими, с искоркой озорства в глубине.

– Антоха, ты извини меня за истерику… Расклеился я что-то…

Швец улыбнулся и совершенно серьёзно ответил.

– Не за что тебе извиняться. Главное – ты не сбежал и не спрятался, а здесь сидишь, со мной вместе. Остальное – мелочи. Прорвёмся!

– Точно.

Оба негромко рассмеялись.

В комнате понемногу становилось светлее и ночные страхи медленно отступали на задний план. От нечего делать решили осмотреться. Первым делом подошли к портретам на стене. Старые, выцветшие фотографии в облупившихся деревянных рамках. Мужчина с усами, бородой и строгим взглядом; круглолицая женщина с глуповато-испуганным, тяжёлым лицом; она же вместе с двумя девочками в возрасте около трёх лет. Последних неизвестный горе-фотограф отретушировал так, что они походили на пасторальных ангелочков или Ленина со значка октябрёнка. Не лица – маски праведности и благочестия.