Про героя Буривоя - [13]

Бурша твёрдо знал, что его уже вовсю ищут. Поэтому он влез на огромный дуб, ему с детства ведомый, и спрятался там в потаённом глубоком дупле. И точно — послышались вскорости голоса людские, и понял спрятавшийся бывший правитель, что это воины Гонивоевы в его поисках тут рыщут.

К счастью, дупло с земли было незаметно. Отсиделся там Бурша до самого вечера, а как стемнело, то он с дерева слез и пошёл к колодцу одинокому, где был устроен в подземелье потайной вход. Внимательно оглядевшись и ничего подозрительного не заметив, ухватился Буривой за колодезный журавель, да и стал вниз-то спускаться…

Ага, вот и дверь, в стенку вделанная! Отворил он её, вовнутрь открыл и оказался в тёмном, хоть глаз коли, подземелье. Благо, на стенах факелы оказались воткнуты, для ходоков приготовленные. Высек Бурша огня из кремня и кресала, запалил первый попавшийся факел и побрёл вперёд по проходу каменному…

Минуток с пятнадцать он по лазу тому пробирался без лишней спешки и, наконец, глядь — показалась впереди каменная витая лестница. Вела она прямиком в покои княжеские и оканчивалась махонькой незаметной дверцей, замаскированной с той стороны так, что её вовсе не было заметно.

Добрался Буривой до этой двери, факел потушил и с бьющимся сильно сердцем её чуток приоткрыл. Смотрит — Гонивой возле стола дубового спиною к нему сидит и на пергаменте что-то вроде как пишет. «Работает с документами, паразит!» — догадался Бурша и аж внутри взбеленился. Медленно, без скрипа и шороха, открыл он дверцу пошире, на пол ступил, дверь за собою закрыл и на цыпочках двинулся прямиком к Гоньке.

— Здравствуй, пресветлый князь! — воскликнул он зычно, к предателю вплотную приблизившись.

А тот как от неожиданности подпрыгнет! Обернулся он назад стремительно, перо гусиное из рук повыронил и… вдруг радостно и ликующе лицом осветился!

— Бурша! Братуха! Дорогой ты мой! — завопил он не своим прямо голосом, — Наконец-то ты вернулся! О, боже — счастье-то какое!

Вот всё что угодно Буривой готов был от Гоньки услышать, но только не этот радостный визг. Он даже слегка опешил и на месте застыл от неожиданности. А Гонивой уже к нему подскочил и ну его в объятиях своих сжимать да тискать…

— Стой, Гонивой! Стой, подлый брат! — придя немного в себя, вскричал истинный князь и, отстранив негодяя от своей особы, встряхнул его весьма здорово, а затем закорил его в сильном негодовании: Не ты ли меня посадил в тот мрачный подвал? Не ты ли ко мне в гости приходил и изгалялся там надо мною? Не ты ли власть мою законную вероломно себе захапал и правду исконную в стране нашей попрал? Отвечай же, гад! Отвечай!.

Ни тени замешательства, стыда или горького раскаяния не промелькнуло на лице Буршиного брата. Наоборот — оно всё сияло от несказанной радости и счастья…

— Нет, нет и нет! — завопил Гонька восторженным голоском, — Разве ж ты ещё не понял, что колдовством лихим был оморочен? Я тут тебя в нетерпении ждал, брата, значит, своего смелого и любимого, и искал я тебя везде, и награды за весточку о тебе сулил всем великие! Ну, а если ты где-то образ мой нехороший видел — так то не я ведь был-то, а злой морок тебе привиделся. Да!

Буривой уже ничего толком не понимал. До того искренним и радостным было поведение его брата, что душа князя прямая явно подрастерялася. А Гонивой той порою за руки его берёт, на креслице шикарное ласково усаживает, мчится к столу стремглав и из бутыли вина в два кубка златых наливает.

— Теперича снова ты у нас князь, а вовсе не я! — взахлёб Гонька загорланил, — Сей же час объявим мы об этой великой радости! А сейчас выпьем же давай, брат, за доверие между нами полное да за любовь нашу братскую! Твоё, Буривой, здоровье и счастье!

И Гонька отпил из кубка немалую толику.

И Буривой тоже кубок свой машинально пригубил. О, вино в нём оказалося превосходным! Давненько уж Бурша, акромя воды и отвара, ничего-то другого не пивал. Взял он и осушил свой кубок неспешно до самого дна.

Ну а Гонька к столу дубовому тогда вернулся, из маленькой бутылочки в другой кубок себе плеснул, выпил немедленно сиё зелье, запил из бутыли его винцом, и обернулся к брату с другим уже совершенно лицом, на коем играло презлое веселье.

— Ха-ха-ха-ха! — громко он расхохотался, — Провёл я тебя, братец — как словно олуха, тебя я околпачил! Баюшки-баю, бывший князюшка — вовек не видать тебе властительной моей шапки!

Вскочил тут на ноги разъярённый Буривой, да в ту же минуту и покачнулся он, словно пьяный пастух на лугу. Пред глазами у него поплыло всё, закачалося, и изображение подлого брата рассеялось постепенно в его очах, будто в тумане.

Свалился он тогда на пол, будто подрубленный, и беспросыпно там моментально заснул.

…А проснулся Буривой оттого, что почуял он, будто его укачивает. Сначала-то ничего понять он был не в силах, поскольку не видел буквально ни зги, а потом дёрнулся он мощно и — ёж твою рожь! — руки-ноги у него вдруг связанными оказались, а сам он не иначе как в мешок некий был посажен. И шум волн морских, ударявших в борт лодки, послышался явственно, а также плеск вёсел, производимых сидящими в лодке гребцами…