Про электричество - [7]

Жоржу вдруг захотелось рассказать Лизе о цирке, о себе, о том человеке, который чувствовал себя легким и веселым, когда стоял со скрещенными пальцами за форгангом в ожидании выхода, когда шел по канату под куполом шапито, о пьянящем возбуждении, которое кипело в нем, когда он выбегал на аплодисмент и вскидывал руки, как будто желая обнять весь этот блистающий мир, и посылал воздушные поцелуи, и весь горел, и серебристый костюм на нем переливался блестками, словно облитый дрожащим электрическим пламенем… А еще о скуластой блядовитой красавице из циркового кордебалета, которая трахалась в гримуборной с безмозглым дрессировщиком Нестором, не обращая внимания на влюбленного в нее карлика. И о лилипутке Саночке, гимнастке, которая любила розовые платья и блузки. Однажды она призналась ему в любви, а он в ответ набросился на нее и искусал до полусмерти, после чего его, плачущего от стыда и отвращения к себе, с окровавленным ртом, обоссавшегося от злости, закатали в ковер и выставили на мороз. Ему хотелось рассказать Лизе о матери, о срамной фотографии, о Саночке, которая на самом деле ему нравилась, но тогда — он понимал это — ему придется рассказать и о том, что произошло минувшей ночью в загородном доме, во флигеле. Желтое платье вдруг сблизило их самым неожиданным, решительным и постыдным образом, и Жоржу хотелось, чтобы эта близость сохранилась, но он опасался, что Лиза не сможет отличить зло от греха.

Пробуждения давались Жоржу нелегко. Он долго приходил в себя, сидя с сигаретой над стаканом с кофе. Он наливал кофе в стакан, обвязанный крашеной ниткой. Жорж не пил из чашек, потому что чашки были непрозрачными и нельзя было понять, много в чашке кофе или мало. А кофе должно быть в самый раз, не больше и не меньше. Прежде чем обвязывать стакан ниткой, он опускал ее в краску. На стекле оставался след, позволявший контролировать положение нитки. Он пил из стакана сто пятьдесят раз и не мыл его, только ополаскивал. Стекло изнутри успевало покрыться непрозрачным налетом, который Жорж соскребал ложечкой, чтобы разглядеть нитку, и уж только после этого наливал кофе — сколько нужно, в самый раз, не больше и не меньше. После этого делал отметку в тоненьком блокноте, с которым не расставался при переездах с квартиры на квартиру.

Вообще-то можно было бы купить мерный стакан с нанесенными на стекло делениями — он видел такой в аптеке — или подобрать чашку по размеру, но Жоржу не хотелось тратить время на пустяки. Поэтому он пользовался небольшим граненым стаканом, обвязанным крашеной ниткой. Использовав стакан сто пятьдесят раз, он выбрасывал его. Жорж был бережлив, почти что скуп, но стаканы он выбрасывал без сожаления. Одного стакана хватало на пятьдесят дней: он пил кофе трижды, два раза утром и разок вечером. Потом выкидывал, доставал из коробки новый, перевязывал его крашеной ниткой и вписывал в кухонный блокнот цифру 1.

Если кофе и сигареты не помогали, он прибегал к помощи электричества. То есть просто втыкал вилку в розетку и брался руками за оголенный провод. Его встряхивало так, что дыхание перехватывало, но зато весь день Жорж чувствовал себя свежим.

Со стаканом кофе и сигаретой он устроился в маленькой гостиной перед телевизором.

Передавали криминальные новости. Сотрудница милицейской пресс-службы рассказывала о пожаре в подмосковном дачном поселке, случившемся в предыдущую ночь. Сгорел флигель на участке, принадлежащем известному бизнесмену. На пепелище обнаружены три тела, которые удалось опознать только сейчас: это жена бизнесмена, неизвестный мужчина и неизвестная девочка лет десяти. Тела женщины и мужчины имеют признаки насильственной смерти, а девочка, судя по всему, задохнулась в дыму. Достоверно известно, что девочка не имеет никакого отношения к семье бизнесмена. Милиция осуществляет оперативно-розыскные мероприятия с целью выяснения мотивов преступления и установления личности преступников.

Жорж затянулся сигаретой. Он не поджигал этот флигель и не знал о том, что в спальне наверху находится эта девочка. Скорее всего, пожар случился из-за чайника или кофеварки: прежде чем отправиться в душ, мужчина включил что-то в кухне. Значит, единственным упущением Жоржа был этот чайник — следовало его выключить, покидая флигель. Но откуда там взялась эта девочка? Кто она?

— Господи, — сказала Лиза, неслышно вошедшая в гостиную. — Это ее дочь, что ли?

— Нет, — сказал Жорж. — У нее нет дочери. Никто не знает, кто она. Может, из деревни. Там рядом деревня.

— Все равно жалко: дети…

— Дети. Они всегда лезут куда их не просят, хоть им кол на голове теши. И поодиночке, и компанией. Особенно страшно, когда компанией. Тогда они становятся вообще не знаю кем. Загонят в угол, набросятся, изобьют, изнасилуют — и все это с восторгом…

— Господи, Жорж! — Лиза обошла его кругом и встала между ним и телевизором. — Вы что же это такое говорите? Это же дети!

— С восторгом, — упрямо повторил Жорж. — Чем слабее жертва, тем слаще. Догнать, повалить, содрать одежду, впиться зубами — с восторгом. Что мальчишки, что девчонки — с восторгом. Унизить слабого — с восторгом! — Он вдруг встал — Лиза от неожиданности отшатнулась — и закричал с надрывом: — С восторгом! Шишку в жопу загнать — с восторгом! Навалиться — и шишку, шишку! А потом попробуйте эту шишку вытащить! Попробуйте! Она же там чешуйками цепляется… И унизительно, и противно, и больно! — Он вдруг замолчал, с трудом переводя дух, а потом почти шепотом добавил: — Вы детей не знаете, Лиза, а я знаю. Они… они — с восторгом…