Призыв Духа - [36]

Я знаю, крик — это не богословие. Если богословие не хочет быть идеологией, т. е. чертежом мира сего, столь же временным, как всякое слово, оно должно стать опытом скорби, так как оно претендует в какой–то мере на общность с образом Мессии, которого Исайя назвал Мужем скорбей. Однако самый обогащающий и, в то же время, самый обманчивый опыт–это опыт всех христиан, тщащихся встретить Бога в человеке и человека в Боге, найти вечность в своей конкретной истории, воспринять самые повседневные свои обязанности в свете веры, в строгости послушания, так же как в свободе детей Божиих, восторгаясь и терпя, уповая и точно зная, что силы человека ограничены и завершить историю невозможно. Видеть Церковь в мире, начиная с пришествия Иисуса, как глиняную вазу, в которой все же целиком содержится божественное сокровище, значит, несмотря на трещину греха, упорно веровать в то, что человек призван к обожению. Это значит согласиться на уровне личном, весьма определенном, в кротости прощения воспринять лик Христов.

Как жить в Церкви, чем жить в Церкви? Такова проблема, экзистенциально поставленная передо мною. Эта община, которая вкушает Тело Христово, пожирает и себя самое, ибо в ней есть ненависть. В Церкви, как и в любом скоплении людей, человек человеку волк. Никакой приход, никакая юрисдикция, никакая автокефальная Церковь не заключает в себе обетовании жизни вечной. Все увядает и умирает. Если предательство доходит зачастую до проституции, то удушают Христа и угашают дух, главным образом, в Церкви. Однако, даже если та или иная Церковь в лице своих членов бывает неверна, Бог остается ей верен. Он держит в запасе заветный миг, чтобы явить Свою солидарность с нами: это эвристическое присутствие, в котором обращенный человек погружается в нисхождение Духа, как в огненный поток. В крайнем случае, Церковь становится, таким образом, Церковью распятой, местом, предназначенным для мученичества, так что подлинное и последнее призвание пастыря — стать жертвой, кровавой жертвой зверей в человеческом облике, которые грызутся между собой и растерзают того, чья задача — приручить их.

Я знаю, что дурные пастыри — это ужасный бич, очевидная и прямая причина упадка. «Живу Я! говорит Господь Бог; за то, что овцы Мои оставлены были на расхищение и без пастыря сделались овцы Мои пищею всякого зверя полевого, и пастыри Мои не искали овец Моих, и пасли пастыри самих себя, а овец Моих не пасли, — за то, пастыри, выслушайте слово Господне. Так говорит Господь Бог: вот, Я — на пастырей, и взыщу овец Моих от руки их, и не будут более пастыри пасти самих себя, и исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут они пищею их» (Иез. 34, 8–10). Увы, эти слова Ветхого Завета остаются справедливыми. Иные епископы могут быть недостойны Церкви, могут заниматься симонией и непотизмом. Чаще всего к ним не применяют никаких канонических мер из всеобщей трусости или в силу круговой поруки. Эти клирики перестали быть носителями жизни, они не передают больше никакого послания и угашают в душах Дух Божий. Тогда Бог создает харизму, если смею так сказать, замещения. Верующие живут непосредственно Словом Божиим и литургией, которая, хотя служится без души, остается все тем же источником благодати; живут светом, получаемым друг от друга. С помощью или без помощи орудия, посредника, Бог входит в общину, превращая ее в Свое Тело.

В таком положении самый опасный подводный камень–развитие антииерархизма, за которым, в действительности, кроется мирской клерикализм, когда влиятельные или слишком деятельные миряне пытаются занять место епископов и священников, не будучи ни пророками, ни чудотворцами. А ведь дело церковного мира — не прямое служение, но целостная жизнь народа Божия, и миряне должны работать над обновлением Церкви в целом и, в частности, участвовать в реформе священства, чтобы освободить тело целиком.

Христианин с трагическим чувством принимает Кровь Христову, текущую из Церкви Христианской, которая вся–громадная рана. С этой точки зрения, пасхальная радость–лишь передышка, когда на мгновение смолкает нескончаемое стенание. Несмотря на воскресение, этот мир — юдоль слез. Церковь, в своем пути к Бесконечному, вкушает смертную горечь, хоть и текут из ее ребра потоки воды живой.

«Достоинство христианства и недостоинство христиан». Это бердяевское различение лишь в том случае разрешило бы затруднения, если рассматривать христианство как некую мудрость, от которой люди черпают, как могут. А ведь Иисусово послание значительно больше, чем мудрость. Оно провозглашено и пережито органически как любовь, и община именно под знаком любви опознается как связанная с Учителем. Камень соблазна и преткновения — жизнь в истории, которую с такой печальной точностью иллюстрирует притча о пшенице и плевелах. Враг посеял плевелы в поле пшеницы, и хозяин запретил рабам вырывать их, чтобы не вырвать вместе с ними и хлебных колосьев. Порядок вещей таков, что в Церкви существуют рядом и добрые, и дурные элементы и что линия разграничения проходит, в действительности, через каждую душу, пока не придет Господь со славою судити живых и мертвых. Может быть, единственная тайна душевного мира — терпение святых, ибо в нем есть здравомыслие и катарсис, отказ от суда и доверие к предначертанию Божию.