Призванный хранить - [124]

— Солнцеподобный Тохтамыш — великий хан, избранник Аллаха. Смею ли я, ничтожнейший из смертных, обсуждать его слова и поступки?

— Ты смеешь делать то, что я прикажу. И не заставляй меня повторять дважды.

Я помедлил ровно секунду — большего мне не требовалось.

— Если Исавар лишится сына, а Гюрли — зятя, то их общее горе и общий гнев будут направлены против тебя, славный Тимур. Никто не сомневается, что твоя армия, осенённая покровительством бога Сульдэ, и на этот раз принесёт тебе победу, но трижды славна будет эта победа, если достанется не только силой, но умом и величайшей прозорливостью её полководца...

— Короче, — перебил каган.

Я снова помедлил и решительно сказал:

— Думаю, они попытаются отбить Баттхара. И пошлют на это лучших своих людей.

Тимур стоял, развёрнутый ко мне в профиль, и я видел улыбку на его устах. Улыбку можно было бы назвать довольной: наверное, мои доводы совпадали с его собственными. Что ж, я был вправе поздравить себя: моя голова останется при мне по крайней мере ещё на одну ночь.

— Значит, вскоре следует ждать гостей. — Тимур усмехнулся. — Когда, где, сколько их будет? Сможешь ли ты ответить мне, Рашид ад-Эддин из Ирана? Про тебя болтают, будто ты умеешь отгадывать будущее.

— Да будет на всё твоя воля, великий хан, — сказал я, снова согнувшись в поклоне. — Ты получишь ответы на свои вопросы, если только соблаговолишь дать мне немного времени. И ещё — мне придётся просить тебя об одной услуге...

— Говори, — приказал он.

— Пусть твои храбрые воины разыщут и приведут сюда одного юношу. Он из племени кингитов...

Пленника привезли спустя пятеро суток. Наверное, воинам великого хана пришлось немало потрудиться, дабы проявить такую быстроту: их кони были взмылены, а сами они были черны лицами и едва держались в сёдлах от усталости.

Их было трое. Юноша сидел на четвёртой лошади, на голову его был надет мешок, а кисти рук стянуты прочной верёвкой. Рубаха была порвана: видимо, парнишка не сдался без боя. Его сбросили с крупа, словно куль с песком, и сдёрнули мешок с головы.

Воистину досталось ему крепко. Молодое безусое лицо покрывали ссадины, один глаз заплыл, и багровый кровоподтёк уродовал кожу на щеке. Но — надо было видеть, каким яростным огнём полыхнул его взгляд, когда он с достоинством поднялся на ноги и посмотрел на своих врагов! Клянусь Аллахом, они едва удержались, чтобы не попятиться от него — связанного и безоружного. И в моём сердце шевельнулось нечто похожее на гордость: всё-таки не зря я воспитывал мальчишку...

Но вот он увидел меня — и его густые брови взметнулись вверх от изумления: он явно не ожидал встретиться со мной здесь, в монгольском лагере. На секунду он, должно быть, вообразил, будто я, как и он сам, попал в плен... Но нет, я стоял спокойно и свободно и не пытался ни драться, ни бежать. И это было непонятно.

— Дада? — негромко спросил он, ещё не веря себе.

— Разве я не обещал, что найду тебя? — улыбнулся я и приказал: — Развяжите его. И принесите горячую воду, еду и одежду.

Мы пристально смотрели друг на друга. Оба молчали: он судорожно пытался найти объяснение увиденному, а я давал ему время прийти в себя. Потом он спросил:

— Почему ты здесь, дада? Тебя держат силой?

Я покачал головой. И проговорил:

— Однажды в Меранге, когда войска Тохтамыша штурмовали дворец царицы, ты сказал, что сделаешь всё, что я прикажу. Ты помнишь?

— Но, дада...

— Ты помнишь? — с нажимом повторил я.

— Помню, — ответил он после долгой паузы.

— Даже если я велю тебе совершить подлость. Или убить лучшего друга...

— Всё, что ты скажешь, дада, — твёрдо ответил он.

— Хорошо.

Я обнял его за плечи и провёл в свою юрту. Его буквально распирало от вопросов, которыми он засыпал бы меня, дай ему волю. Я находился среди врагов. И при этом меня не пытали, не удерживали силой и даже слушались моих распоряжений. Не знаю, мелькала ли в его голове мысль о моём предательстве — наверное, мелькала... Но по его лицу это не было заметно, и я снова почувствовал гордость: всё же я был неплохим учителем. Он должен был поверить мне, как и прежде.

— Тебе известно, что сын аланского царя Исавара захвачен в плен? — спросил я.

— Известно, дада.

— Тогда слушай внимательно. Вскоре воевода Осман, которому ты сейчас служишь, соберёт отряд из лучших воинов, чтобы выкрасть царевича из монгольского лагеря. Тебе нужно будет попасть в этот отряд.

Он усмехнулся разбитыми губами.

— Разве это возможно? Мне придётся убежать отсюда, а что тогда сделают с тобой?

Вошёл слуга, быстро поставил на ковёр поднос с едой, пиалу с кумысом, пузатый бухарский кувшинчик с горячей водой и, поклонившись, исчез. Парнишке надо было промыть раны — слава Всевышнему, что ни одна из них не оказалась сколь-нибудь серьёзной.

Я смочил чистую тряпицу и осторожно коснулся ею шрама на щеке юноши. Тот, не двигаясь и не мигая, смотрел на меня, ожидая ответа. Я снова отрицательно покачал головой: я не мог бы ему объяснить сейчас всего, даже если бы хотел. И если бы не боялся, что нас подслушивают.

— Со мной ничего не случится, я обещаю. А сейчас — не задавай вопросов. Просто сделай то, что я прошу.