Призвание - [50]

Был в училище свой духовой оркестр, действовали кружки, выпускалась огромная стенгазета, красочная, веселая, часто устраивались выставки студенческих работ, так что было куда девать свободное время, и жизнь шла своим чередом.

Душою всех начинаний являлся Мерцалов. Все, что в училище было талантливого, словно магнитом притягивалось к нему. После Нового года Мерцалов провел интересную, шумную и веселую викторину с участием старших и младших курсов, и всех удивило немало, когда первый приз отхватил первокурсник Зарубин, оставивший далеко позади остальных соперников. Его горячо поздравляли, а он, прижимая к себе блестящий, пахнущий свежим лаком этюдник с набором масляных красок, молча, смущенно жал руки и с непривычки только потел и краснел.

…В воскресенье, в один из последних дней марта, помня о приглашении, Сашка с увесистой книгой под мышкой шагал по вытаявшим булыжникам мостовой, правя к каменному двухэтажному дому, в котором снимала комнату секретарша Евгения Станиславовна.

В лужах дробилось весеннее солнце. Протяжно и важно кричали грачи на березах, шало высвистывали скворцы, по-весеннему громко чулюкали воробьи, и где-то высоко над полем, в бездонной и влажной голубизне, пел-заливался, будто живою водой окропляя душу, первый весенний жаворонок.

Со стесненным дыханием поднялся по деревянной, недавно вымытой лестнице вверх, на второй этаж, и остановился перед обшитой мешковиною дверью, прислушиваясь, чуя, как бурно колотится сердце, и задыхаясь от сладких, неясных предчувствий.

Постучался несмело, одними костяшками пальцев — никто не ответил. За дверью послышался плеск воды. «Может, полы она моет, а я с этой книгой…» Он постучался сильнее. Плеск воды прекратился, за дверью долго стояла мертвая тишина. Потом — ее голос: «Кто там? Одну минуточку подождите…»

Вскоре дверь приоткрылась, в щели показалось лицо Евгении Станиславовны.

— Вы?! — проговорила она удивленно, и тонкие брови ее вскинулись вверх.

— Я вот… я книгу принес, — забормотал он смущенно, протягивая ей книгу.

— Ну что ж, заходите, — сказала она. — Только, знаете, у меня тут немножко не прибрано…

Она была в домашнем халате, в туфлях на босу ногу, с еще не просохшими волосами, обвязанными вокруг головы полотенцем, и показалась ему постаревшей, поблекшей, не было в ней обычной парадности.

— Проходите, снимайте ботинки… Вот здесь их оставьте, я вам домашние тапочки дам.

Он торопливо принялся снимать прохудившиеся во многих местах камаши, испытывая неловкость за них и за давно не стиранные носки. Сунул свои заколевшие ноги в чужие, должно быть мужские, тапки, в их сухое ласкающее тепло.

— Проходите, садитесь. Книгу сюда вот можете положить. Подождите немного меня, я сейчас…

Женщина скрылась за тесовой крашеной переборкой, откуда снова послышался плеск воды. Потом — ее голос:

— Говоря откровенно, я вас не ждала сегодня. Ну, уж коли пришли…

За столом сидела нарядно одетая девочка, ее дочь, и как-то уж чересчур старательно рисовала цветными карандашами в маленьком детском альбоме. Покосилась на Сашку и вновь занялась рисованием. Рядом лежала раскрытая книжка с картинками.

Сашка принялся оглядывать исподволь комнату.

Пол еще не просох, только недавно был вымыт. Возле печки с блестящими изразцами стояла кровать, высокая, пышно взбитая, с никелированными шарами и целой горой подушек одна другой меньше, накрытая розовым покрывалом. На переборке висело зеркало в деревянной фигурной раме. На окнах чистые белые занавески, на полукомоднике кошка-копилка из гипса, с синим бантом на шее… Все здесь казалось ему ослепительно чистым, опрятным, уютным. Вот бы ему так пожить!..

Евгения Станиславовна что-то там напевала вполголоса, за переборкой, потом замолкла. Он думал, она переодевалась, но женщина вышла все в том же домашнем халате, лишь слегка подчернила тонкие брови, тронула губы помадой да сняла с головы полотенце, распустив негустые, еще не совсем просохшие волосы.

— Лилечка, что ж ты не познакомишься с дядечкой? Дай ему ручку…

Девочка протянула бледную руку, сказав заученно: «Лиля». А Сашка не знал, не нашелся, что ей отвечать. Сказать просто «Саша» или «дядя Саша»? Но какой же он для нее «Саша», а тем более «дядя»? И почему ее мать назвала его «дядечкой»?

— Лилечка, деточка, ты бы пошла погуляла, сегодня на улице вон как тепло.

— Ну-у… — затянула капризно девочка. — Я нагулялась уж утром. Ты же сама говорила, чтобы я рисованием занималась сейчас…

— Мало ли что я говорила! Ты к Наташе сходи, моя умничка, у нее посиди.

— Наташа в город уехала с мамой.

— Ну сходи тогда к Мусеньке! Ты так давно у нее не бывала, какая же ты подружка? Ведь вместе в школу пойдете в этом году. — И вдруг заспешила: — Иди, иди, моя ласточка! Нам с дяденькой надо поговорить о серьезных делах, а ты нам будешь мешать… Давай я одену тебя.

— Я не буду мешать!

Но мать, уже взяв ее за руку, повела к порогу. Натянула сапожки, пальтушку, шапочку, повязала вкруг тоненькой шейки шарфик и, проводив дочь за дверь, накинув дверной крючок, возвратилась к столу. Глядя на Сашку, играя глазами, спросила:

— Чем же мы с вами займемся? Помнится, чаем я обещала вас напоить с вареньем, но, увы, не осталось ни капли воды…